Сэм Харрис - Конец веры. Религия, террор и будущее разума

Возможен ли подлинный мир на земле на фоне того, во что верят многие мусульмане? Не объясняется ли тот факт, что ислам не ведет открытую войну с Западом, только относительной слабостью мусульманских государств? Увы, я сомневаюсь в том, что на эти вопросы можно дать утешительные ответы. Похоже, потенциал для либерализма в вероучении ислама настолько слаб, что его можно просто не принимать во внимание. Хотя мы могли видеть, что и Библия содержит множество оснований для нетерпимости (и это касается как христиан, так и иудеев) — что демонстрирует масса примеров начиная от трудов Августина и заканчивая действиями израильских поселенцев, в Доброй Книге содержатся и контраргументы, которые постоянно находят иудейские и христианские толкователи. Христианин, желающий дружить с разумом и современностью, может оставить при себе Иисуса, произносящего Нагорную проповедь в Евангелии от Матфея, и просто забыть о книге Откровение с ее вздорными речами о разрушении мира. Однако ислам не позволяет сделать чего-либо подобного мусульманину, который хотел бы мирно жить в плюралистическом мире. Разумеется, какие-то проблески надежды можно встретить в самых мрачных местах: как отмечает Берман, ислам все громче восхваляет свою ортодоксию ради того, чтобы заглушить страх перед западным либерализмом, который уже вторгается в мышление мусульманина и «крадет его преданность» — а это значит, что и мусульман, как других людей, пленяют песни сирен либерализма [162]. Надо на это надеяться. Однако характер их веры делает их менее податливыми к этим песням, чем других людей.

По причинам, которые мы уже начали обсуждать, нам трудно прийти к подобным выводам. Говоря об исламе, либералы привычно обвиняют Запад, который якобы навлек на себя праведный гнев мусульманского мира тем, что столетиями стремился покорить этот мир и вмешивался в его дела. Консерваторы же при этом вспоминают об особенностях Ближнего Востока, арабов или истории ислама. И те и другие ищут корень проблемы где угодно еще, но только не в самой вере мусульман — хотя именно эта вера отличает мусульманина от всех неверных. Без этой веры мусульмане не смогли бы даже сформулировать свои обиды на Запад и уж точно не стали бы за них мстить.

Тем не менее сегодня множество людей думают, что теракты 11 сентября мало связаны с исламом и скорее имеют отношение к подлым деяниям Запада — в частности, к неудачной внешней политике США. Французский философ Жан Бодрийяр особенно ярко выражает это мнение — он утверждает, что терроризм есть неизбежное последствие американской «гегемонии». Он даже договаривается до такой мысли: мы тайно надеялись, что нас постигнет подобная катастрофа:

В итоге они это сделали, но мы этого желали… Если всемирная власть монополизирует ситуацию в такой мере, когда все функции оказываются в руках технократической машины и когда не остается места для альтернативного мышления, — какой еще остается путь, кроме террористического ситуационного переноса? Система сама создала объективные условия для столь жестокого возмездия… Террор против террора — за этим больше не стоит никакой идеологии. Мы как нельзя дальше отошли от идеологии и политики… Как будто сила, поддерживавшая эти башни, внезапно истощилась, как будто самодовольная власть рухнула, потому что перенапрягла свои силы, стремясь всегда быть уникальной моделью для всего мира [163].

Из сострадания кто-то мог бы предположить, что какая-то глубокая суть этих слов была утрачена в процессе перевода. Хотя, думаю, вероятнее, она просто не пережила перевода на французский язык. Если бы Бодрийяр вынужден был жить в Афганистане при талибах, стал бы он говорить, что ужасающее ограничение свободы в этой стране вызвано стремлением США «всегда быть уникальной моделью для всего мира»? Если бы он посетил обычное местное развлечение — публичные казни на футбольном поле, где подозреваемых в блуде, неверности и воровстве бросали на землю и убивали, — смог бы он подумать о «террористическом ситуационном переносе»? Может быть, сегодня мы далеко отошли от политики, но уж никак не отошли от идеологии. Идеология — вот главное оружие наших врагов [164].

Тем не менее даже куда более трезвые мыслители, чем Бодрийяр, утверждают, что события 11 сентября — это последствие внешней политики США. Быть может, самый выдающийся из них — Ноам Хомский. Он внес значительный вклад в развитие лингвистики и психологии языка, а кроме того, на протяжении трех последних десятилетий постоянно критикует американскую внешнюю политику. К тому же, Хомский показал, что либеральная критика власти ничего не достигает. Похоже, политические взгляды этого утонченного моралиста мешают ему провести некоторые элементарные разграничительные линии нравственного порядка — отделить одни типы насилия от других и очертить границы между разными целями, стоящими за насилием.

В своей книге «9—11», написанной тогда, когда еще дымились руины Всемирного торгового центра, Хомский призывает нас не забывать о том, что «США сами являются ведущим террористическим государством». В подкрепление этого утверждения Хомский приводит список преступлений Америки, куда входят санкции, наложенные США на Ирак, что привело к смерти «быть может, полумиллиона детей», бомбежка фармацевтической фабрики Аль-Шифа в Судане, из-за чего десятки тысяч невинных людей погибли от туберкулеза, малярии и других излечимых болезней. Хомский прямо говорит о нашем нравственном тождестве с противником: «Впервые в современной истории Европа и ее “отпрыски” должны были на своей родной территории покориться той жестокости, которую раньше они сами повсеместно распространяли» [165].

Прежде чем я поведу разговор о том, почему считаю мнение Хомского ошибочным, я хотел бы пойти ему на уступки и кое в чем с ним согласиться, хотя эти его замечания одновременно и ценны, и не имеют отношения к обсуждаемому вопросу. Действительно, Америка совершила немало дурного — как у себя, так и в других странах. В этом смысле мы можем более или менее согласиться с Хомским. Если говорить о нашей внутренней жизни, мы можем вспомнить об ужасном обращении с коренными американцами, которое почти равноценно геноциду, о двух столетиях рабовладения, о том, что мы отказывали в визах еврейским беженцам, спасавшимся от лагерей смерти Третьего рейха, о нашем тайном сотрудничестве с многочисленными деспотами недавнего времени и о том, как мы закрывали глаза на нарушение прав человека при их правлении, о бомбежках в Камбодже, о Документах Пентагона [166]и, наконец, о том, как мы отказались подписать Киотский протокол о сокращении выброса парниковых газов, поддержать запрет на использование наземных мин и подчиниться решениям Международного уголовного суда. Все это — смерть, лицемерие и огненная сера.