Елена Сергеева - Блаженная Ксения Петербургская: Жизнь, чудеса, святыни

Вот что было написано о Ксении Григорьевне в 1847 году в одной официальной петербургской газете: «Лет сорок или, быть может, несколько более назад скончалась здесь в Петербурге вдова придворного певчего Андрея Феодоровича, Ксения Григорьевна, известная в свое время под именем Андрея Феодоровича. Имея множество знакомых, большею частию из купеческого сословия, она часто приходила к ним за милостынею и ничего более не брала, как «царя на коне»: так называла она старинные копейки, на которых, как известно, было изображение всадника на лошади. – Дайте мне «царя на коне», – говорила она всегда умилостивительным голосом, брала копейку и уходила. Одни называли ее «сумасшедшею», другие «прокаженною» или юродивою, третьи «предсказательницею», потому что она предсказывала счастие или несчастие тому дому, в который приходила, хотя очень редко и неохотно произносила свои пророческие слова. По ночам она уходила в поле молиться Богу и молилась по нескольку часов, кланяясь в землю на все четыре стороны. Ночные отсутствия ее сначала возбуждали сомнения в недоверчивых людях, и даже полиция стала следить за нею, но скоро удостоверилась, что она точно ходила в поле молиться Богу. Предсказания ее не всегда заключали в себе какой-нибудь апокрифический, сокровенный смысл, а иногда они служили как бы только удостоверением в том, что эта странная женщина точно наделена даром прорицания. Так, например, приходя куда-нибудь, она вдруг требовала, чтоб дали ей пирога с рыбою, и когда ей нарочно отвечали, что такого пирога в тот день не пекли, то она с уверенностью говорила: «Нет, пекли, а не хотите мне дать». Тогда подавали ей такой пирог, потому что он точно был испечен. А иногда она предсказывала что-нибудь худое, но не прямо, а косвенно, намеками, как бы не желая смущать того, с кем говорила. Так, например, посетив один раз дом купчихи Крапивиной и выходя из него, она взглянула на окна дома и сказала: «Зелена крапива, а скоро завянет». Крапивина вскоре после того умерла.

Блаженная Ксения на похоронах мужа

В той же газете за тот же год («Ведомости С.-Петербургской Городской полиции», 1847 г.,? 272) мы нашли еще воспоминание о Ксении Григорьевне.

«После смерти мужа, – рассказывается в газете, – Ксения Григорьевна надела его белье, камзол, кафтан и вообще все платье покойника и, бросив дом, расхаживала по грязным улицам тогда совершенно убогой Петербургской стороны, уверяя всех и каждого, что она Андрей Феодорович. Долго носила она это платье, пока не истлело и не развалилось на ее теле. Будучи известна всему околотку как юродивая, но честная женщина, она сначала возбуждала к себе жалость, а потом особое уважение. «Кто не принадлежит Mиpy, тот принадлежит Богу», – говорили ее современники и кормили и одевали своего бедного Андрея Феодоровича. Она не брала теплой одежды и прикрывала грудь остатком камзола своего мужа, носила только самое необходимое женское платье. Зимою в жестокие морозы она расхаживала по улицам и Рыночной площади в какомто оборванном балахоне и изношенных башмаках, надетых на босые ноги, распухшие и покрасневшие от мороза.

Она не имела своего угла и, будучи доброю, кроткою и чрезвычайно набожною, в тех домах, где ее знали, всегда находила себе приют и кусок хлеба; ее принимали ласково и даже с глубоким уважением бедные жители крошечных домиков, какими в то время была усеяна Петербургская сторона. Матери семейств радовались, если Андрей Феодорович покачает в люльке или поцелует ребенка, в том убеждении, что поцелуй несчастной принесет им счастье.

«Когда Андрей Феодорович являлась на площади Сытного рынка, все торгаши пряниками, булками, пирогами и проч. мгновенно открывали свои лотки и корзинки, умоляя Андрея Феодоровича взять у них что-нибудь без денег, хоть один пирожок, хоть отломить кусочек пряника. И счастливец, у которого полакомится Андрей Феодорович, не успевал припасать товару, так успешно после того шла торговля. Народ стремился к его лотку и с восторгом поедал пироги, обратившие на себя внимание “добровольной страдалицы”, как называли ее некоторые».

Я сказал, что Ксения была кротка и ласкова и только однажды, в 45 лет своего странствия, жители Петербургской стороны увидели ее в полном разгаре гнева: с палкою в руке, с развевающимися седыми волосами, с восклицанием: «Окаянные! Жиденяты!..» быстрее вихря неслась она по улице вслед за толпою раздразнивших ее мальчишек. Вся Петербургская сторона содрогнулась от такого преступления ребят своих!.. Начались розыски, дюжина преступников, обвиненных в преследовании Андрея Феодоровича словами и грязью, подвергалась пред лицом ее очистительным розгам. И с той поры, гласит предание, дети боялись Андрея Феодоровича.

Где она ночи проводила – никто не знал. Раз только ночью удалось заметить Ксению Григорьевну. Когда на Смоленском кладбище строили вместо пришедшей в ветхость деревянной церкви каменную (в 1890 году, октября 1-го дня, праздновали столетний юбилей этой церкви, со времени построения ее), то рабочие, приходя утром на работу, замечали, что кто-то на стены церкви приносит ночью кирпичи. Стали наблюдать и увидели юродивую Ксению, или Андрея Феодоровича, которая всю ночь, пока не занялась утренняя заря, носила кирпичи на верх строившейся церкви.

Впоследствии она одевалась обыкновенно и летом и зимою в неизменные зеленую кофточку и красную юбку, или зеленую юбку и красную кофточку. Все, что давали ей, она раздавала бедным. Замечали, что если она сама что-либо у кого попросит, то плохо с тем бывало, как говорится, из рук шло с тех пор; если же кому сама что давала – медную ли монету или кусочек хлеба, тому шла прибыль во всем. Извозчики, завидя ее, наперебой старались провезти ее, в том убеждении, что если кому удастся услужить ей, тому повезет счастье. Ходила она иногда и в баню. Все мытье однако состояло в том, что, бывало, не снимая с себя рубашки, взлезет на полок, намочит себе голову и в мокрой же рубашке одевалась и выходила, несмотря на время – в холодную ли то было осень, или зимою.

Как раньше мы сказали, Ксения весьма любила двух сестер – Евдокию Дионисьевну Гайдукову и Пелагию Дионисьевну Черепанову. Однажды, зайдя к первой из них, юродивая попросила пообедать. Охотно покормила ее Евдокия Дионисьевна. Ксения, благодаря за хлеб-соль и улыбаясь, сказала: «А уточки-то пожалела дать; да ты, ведь, мужа своего боишься». Сильно сконфузилась Евдокия Дионисьевна, так как действительно в печи у нее находилась жареная утка.

Многих поражала Ксения своим предсказанием. Вот, что рассказала мне про нее одна старица, ныне имеющая от роду 84 года, М. И. Беляева, женщина, отличающаяся высоким благочестием, которая слышала от своей тетки, умершей, как мы уже сказали, в 1827 году 91 года от роду. «У тетушки моей, – передавала мне М. И. Беляева, – иногда ночевала Ксеньюшка». Однажды, встретив на улице Евдокию Дионисьевну, Ксения остановила ее и, подавая медный пятак, сказала: «Возьми, возьми пятак, тут царь на коне, пожар потухнет». И что же? Только что вошла на свою улицу Евдокия Дионисьевна, как увидела, что дом ее загорелся, но не успела она еще добежать до дома, пламя было потушено.