Стивен Бэчелор - Что такое буддизм? Как жить по принципам Будды

Ньянамоли начал изучать пали, а Ньянавира посвятил себя практике медитативного сосредоточения (джхана). Но после года интенсивного сосредоточения он заболел тифом, который вызвал хроническую диспепсию в такой тяжелой форме, что иногда он «катался на [своей] постели от боли». Неспособный сидеть неподвижно в медитации, он приступил к чтению бесед Будды и их традиционных комментариев. И чем больше он изучал беседы, тем больше он начинал сомневаться в справедливости комментариев.

Поворотный момент во взглядах Ньянавиры наступил, когда он прочел диалог между Буддой и странником по имени Сивака. В этой беседе Сивака приблизился к Готаме и попросил прокомментировать распространенное представление, что, какие бы чувства ни испытывал человек – удовольствие или боль, – они являются результатом его прошлых деяний (кармы). Это, как Ньянавира знал, было представлением ортодоксального буддизма Тхеравады на Цейлоне. (Этому же меня учили в тибетской традиции.) Но, в ответ на вопрос Сиваки, Будда сказал, что люди, которые придерживаются такого взгляда, «выходят за пределы того, что известно им самим и что считается истиной в мире», и поэтому «ошибаются». Он отметил, что ощущение удовольствия или боли может быть всего лишь результатом слабого здоровья, неблагоприятной погоды, неосторожности или нападения. Даже в таких случаях, когда эти переживания действительно происходят вследствие прошлых деяний, вы должны суметь понять это сами или с помощью других. Будда, таким образом, категорически отвергал одну из центральных догм ортодоксального буддизма и вместо этого предлагал полностью эмпирический взгляд на источники человеческого опыта.

Для Ньянавиры это «было чем-то вроде шока (хотя отчасти и облегчением)». В конце концов, он стал считать аутентичными только две из трех «корзин» (питак) палийского канона: те, которые содержат беседы Будды (сутта), и монашеские предписания (виная). «Никакие другие палийские тексты, – настаивал он, – вообще не должны считаться авторитетными; и незнание их (и особенно традиционных комментариев) можно признать очевидным преимуществом, потому что остается меньше того, что следует предать забвению». Ньянамо-ли, в отличие от него, предпринял перевод самого великого комментария Буддхагхосы «Путь чистоты» (Вису ддхимагга).

В 1954 году Ньянавира оставил своего друга и монашескую общину «Остров Эрмитаж», чтобы стать отшельником. Он, в конце концов, поселился в уединенной хижине в джунглях близ Бундалы, деревни возле Галле на далеком юге острова Цейлон. Несмотря на слабое здоровье, он продолжал свои исследования палийского канона и практику внимательности. Однако вечером 27 июня 1959 года что-то произошло, что радикально изменило всю его жизнь. Он сделал запись в своем дневнике на пали:

ПРЕКЛОНЯЮСЬ ПЕРЕД БЛАГОСЛОВЕННЫМ, ДОСТОЙНЫМ, ПОЛНОСТЬЮ ПРОБУДИВШИМСЯ. Однажды монах Ньянавира оставался в лесной хижине возле деревни Бундала. В то время, когда он ходил вверх и вниз в первый час ночи, монах Ньянавира очистил свой ум от ограничений и продолжал думать и размышлять и непроизвольно соблюдать Дхамму, как он слышал и изучал ее; и тогда прозрачное и безупречное Око Дхаммы открылось в нем: «Какой бы ни была природа возникновения, все имеет природу прекращения». Будучи последователем учения в течение месяца, он стал тем, кто достиг правильного представления.

Другими словами, Ньянавира был уверен, что он стал «вступившим в поток» и поэтому обрел «независимость от мнений других относительно учения Будды». Он полагал, что прекратил быть путхуджаной (обычным, непробужденным существом) и стал арием, «благородным», для кого было гарантировано конечное освобождение от круга перерождений. Это привело к тому, что он прервал переписку со своим другом Ньянамоли, потому что, как он пишет: «Больше не было ничего, что я мог бы обсуждать с ним, ибо внезапно закончились прежние отношения равенства между нами касательно Дхаммы».

В Ньянавире Тхере меня привлекало то, что он совершенно не стремился писать о буддизме или распространять в мире буддийские идеи. Для него слова буддизм и буддист имели, как он объясняет, «немного неприятный оттенок: они слишком похожи на бирки, которые вешают на коробки, независимо от того, что в них находится». Очищая путь – это просто описание того, куда его вела собственная жизнь. Он утверждал, что его исследование ключевых палийских понятий под названием Заметки о Дхамме, которые составляют центр его книги Очищая путь, «не были написаны так, чтобы потворствовать вкусам людей», но были изложены «таким непривлекательным, по-академически сухим языком, насколько это было возможно». Он говорил, что был бы счастлив, если хотя бы один человек получил какую-то пользу от чтения его исследований.

Я также оказался на этой ничейной земле, которая располагается между научными исследованиями буддизма и общепринятыми положениями буддистов. Никакой подход не может удовлетворить моим потребностям. Чтобы суметь ответить на главные вопросы человеческого существования, Дхамма требует от своих последователей личной преданности, нравственной целостности, медитации и самоанализа, тогда как ученый-буддолог, по замечанию Ньянавиры, может чувствовать себя в безопасности только до тех пор, пока тексты, которые он изучает, «однажды не встанут на дыбы и не посмотрят ему между глаз…. (В самую последнюю очередь придет в голову ученого мысль о проповеди буддизма – это удел таких простых любителей, как я сам)». В то же время труды Ньянавиры задумывались им как открытая критика ортодоксального буддизма Тхеравады, призванная «очистить сутты (беседы) от массы мертвой материи, которая их душит».

Вернувшись в Англию, я мог поступить в университет, получить степень по религиоведению и строить академическую карьеру. Действительно, многие из моих товарищей, которые также обучались у тибетских лам или учителей дзэн в Азии, выбрали эту стезю после снятия сана и возвращения на Запад. Но, по моим ощущениям, академический подход охлаждал мой интерес к буддизму. Чем больше я ценил кропотливую работу ученых по изучению и анализу буддийских текстов, тем меньше я мог заставить себя занять беспристрастную позицию, которая требуется для того, чтобы достичь научной «объективности». Мне казалось, что поступить так было равносильно предательству. Ньянавира говорил, что в его писаниях не было ничего, «что могло бы заинтересовать профессионального ученого, перед которым не встает вопрос личного существования; поскольку ученый обязан избегать или игнорировать частную точку зрения, чтобы установить объективную истину – обезличенный синтез доступных всем фактов».