Стивен Бэчелор - Что такое буддизм? Как жить по принципам Будды

Цель внимательности состоит в том, чтобы полностью познать страдание. Это влечет за собой спокойное и чуткое внимание к любым воздействиям на организм, будь то песня жаворонка или крик ребенка, веселая мысль или приступ боли в пояснице. Вы следите не только за внешними раздражителями, но и за вашими внутренними реакциями на них. Вы не корите себя за то, что вы считаете своими недостатками, и не хвалите себя за то, что вы расцениваете как успех. Вы отмечаете, как вещи возникают и исчезают. Постепенно практика становится в меньшей степени сознательным упражнением в медитации, выполняемым в определенное время каждый день, а скорее – такой чуткостью, которая пронизывает ваше понимание в каждое мгновение жизни.

Внимательность может оказывать успокаивающее действие на беспокойную, нервную душу. Когда она становится более умиротворенной и сосредоточенной, тогда человек может четче разглядеть источники своих беспорядочных реакций на происходящее; заметить первые нотки раздражения, прежде чем ненависть и злость овладеют им; иронически воспринимать самодовольную внутреннюю болтовню своего эго; отмечать зарождение самоуничижительных мыслей, которые способны привести в уныние.

И главное: я не единственный, кто страдает в этом мире. Вы тоже страдаете. Каждое живое существо страдает. Когда моя самость больше не прежняя всепоглощающая озабоченность, когда я вижу свое сознание как один поток среди бесчисленных других, когда я понимаю, что оно столь же зависимо и эфемерно, как и все сущее, тогда барьер, который отделяет «я» от «не-я», начинает рушиться. Представление о самости как закрытой клеточке мироздания не только не соответствует реальности, но и оказывает анестезирующий эффект. Оно притупляет мою чувствительность к страданию мира. Принятие страданий достигает кульминации во всеохватывающем сочувствии, способности чувствовать то, что переживает другой, когда страдает. Принятие страданий закладывает основу для несентиментального сострадания и любви.

Однажды Будда и его помощник Ананда посетили некий монастырь и встретили там больного монаха, лежавшего без ухода, в своих собственных экскрементах и моче. Они принесли немного воды, вымыли монаха, подняли его и положили на кровать. Затем Готама стал упрекать других монахов в общине за то, что они не заботились о своем товарище. «Когда у вас нет ни отца, ни матери, чтобы заботиться о вас, – сказал он, – вы должны заботиться друг о друге. Кто помогает мне, должен помогать и больному». Отождествляя себя с больным, он подтвердил, что ключ к пробуждению лежит в отзывчивости и принятии страданий ближних как своих собственных.

Внимательность к страданию, однако, не приводит к болезням и отчаянию. Чем больше человек свыкается с обусловленностью мироздания, тем меньше он подвержен подавленности и раздражению от боли (ибо она пройдет) и больше преисполняется радостью от самых простых вещей: видя, как распускается бутон; слыша, как волна набегает на пляж; касаясь руки другого человека (это тоже пройдет). Как в великой музыке, театре и литературе, трагическое восприятие жизни рождает странную, тревожную красоту. Автопортрет Рембрандта, адажио из последнего квартета Бетховена, муки короля Лира не подавляют, но облагораживают меня. Они трогают меня до глубины души, пробуждая острое восприятие того, что значит быть живым, а не мертвым.

Крепко-накрепко усвоить, что все ваши ощущения мимолетны, мучительны и ненадежны, означает избавиться от причин, чтобы крепко держаться за них и пытаться ими управлять. Это начинает оказывать влияние на ваше отношение к миру, другим людям и собственной жизни. Ибо – как я буду искать утешение в чем-ли-бо, если я знаю, что оно не способно принести мне его? Зачем я буду возлагать надежды на что-то, что, как мне известно, не может их оправдать? Принять этот мир страдания означает бросить вызов моей врожденной тенденции видеть все с эгоцентричной точки зрения.

Я не могу преднамеренно устранить жажду, независимо от того, как сильно я приказываю себе прекратить страстно желать чего-либо. В соответствии с принципом взаимозависимого происхождения, чтобы избавиться от жажды, требуется устранить условия, благодаря которым она возникает. Будда показал, что корень жажды лежит в неправильном представлении, что постоянное, необусловленное счастье может быть обретено в мимолетном, обусловленном мире. Как только вы поймете, что это невозможно, жажда начинает утихать и самостоятельно исчезает.

Как ребенок, который однажды возвращается к побережью и понимает, что ему больше неинтересно строить песочные замки, так и я со временем, начиная понимать мир более глубоко и реалистично, начинаю терять интерес к тому, что ранее навязчиво преследовало меня. Как и взросление, ослабление жажды может не быть большим откровением. Изменение можно и не заметить. Так как мой взгляд на жизнь меняется в сторону осознания безосновной основы, моя привязанность к вещам все больше и больше теряет смысл. И когда я замечаю в себе какую-то из них – ведь от этих привычек нелегко избавиться, – я могу с иронией относиться к себе: «Ну, опять пошло-поехало!»

Так же, как приятие страдания может привести к ослаблению жажды, последнее может привести к моментам тихого покоя, когда прекращается жажда. (И даже если она в действительности не прекращается, вы понимаете, что вы больше не привязаны к ней, что, практически, означает то же самое.) Таким образом, вторая истина, ослабление хватки жажды, приводит к третьей истине, истине прекращения. Вы начинаете твердо понимать, что ваша реакция на жизнь не должна руководствоваться стремлением, чтобы вещи были такими, как вы хотите. Вы осознаете, что вы свободны и можете не действовать под воздействием жажды. Это – свобода, о которой говорил Готама: свобода от требований желания и ненависти.

Опыт такого прекращения может продлиться лишь несколько мгновений. Это может быть только вспышка озарения, что я не должен смотреть на жизнь с привычной точки зрения желания и отторжения. Или это может быть опыт глубокого внутреннего покоя и ясности, достигнутых посредством длительной медитации. А может быть ясным спокойствием, которое внезапно наполняет меня посреди суматохи и беспокойства, позволяя мне общаться с другими совершенно новым для меня образом. Так, вместо страха от встречи с человеком, который мне не нравится, я сам иду ему навстречу. Вместо утешения страдальца пересказом заученных истин, я самостоятельно помогаю ему избавиться от страданий.