Стивен Бэчелор - Что такое буддизм? Как жить по принципам Будды

Как мой двоюродный дедушка Леонард, я – один из тех людей, которые должны постоянно что-то делать. Я становлюсь беспокойным и раздражительным, если я что-нибудь не произвожу. С 1995 года я составляю коллажи, сделанные из выброшенных вещей – бумаги, ткани, пластмассы – всего, что я могу найти среди потерянного на улице, принесенного ветром и застрявшего в живой изгороди, в корзинах для мусора и мусорных контейнерах. Соблюдая строгие формальные правила, я режу скальпелем эти бесполезные, никому не нужные вещи и повторно собираю их в виде запутанных, симметричных мозаик. Я понятия не имею, зачем я это делаю. У меня нет ни эстетической теории, которую я хочу доказать, ни желания продавать свои поделки и зарабатывать этим деньги. Я свободен следовать за тихими прозрениями, которые посещают меня. Я могу тратить месяцы на поиск нужных материалов и составление коллажей. Я нахожу огромное удовольствие в превращении этих отходов в единое произведение, которое превосходит отдельные составляющие его маленькие кусочки, но не может существовать без каждого из них.

Я пишу книги таким же образом. Каждая книга – коллаж. Как сорока, я собираю отдельные идеи, фразы, образы и виньетки, которые по каким-то причинам волнуют меня. Я с равным успехом нахожу их как в обрывках случайно подслушанных разговоров, так и в буддийских священных писаниях. Я не работаю систематически. Иногда я нахожу то, что мне нужно, открывая книгу наугад и натыкаясь на предложение, которое соскакивает со страницы как ответ на вопрос. Поскольку я не делаю систематических записей, я часами пытаюсь отыскать потерянную ссылку. Затем я должен смонтировать все эти небольшие отрывки в аккуратно организованные главы. И я должен поддерживать иллюзию уверенного рассказчика, который с самого начала знал, что он хочет сказать и как он собирается осуществить задуманное. Я испытываю то же самое напряжение между формальными правилами и произвольным содержанием, как и при создании коллажа.

После Буддизма без верований я заключил со своим издателем договор на написание книги, в которой я должен был далее разрабатывать свои идеи об агностическом подходе к буддизму. Как обычно, я начал писать записки, сопоставлять идеи, собирать цитаты, читать соответствующую литературу, разрабатывать главы, играть с заголовками и вообще позволил своему воображению делать все, что ему заблагорассудится. Затем я начал писать. В течение недели я отказался от всего, что спланировал. Письмо, следуя собственной непостижимой логике, подталкивало меня к основной теме книги – теме дьявола. Нигде в моих многочисленных записях я ни разу не упоминаю дьявола, или «Мару», как его называют в буддизме. Но я тогда твердо знал, что суть всей книги содержится в одной этой идее.

Я провел следующие три года, сочиняя Жизнь с дьяволом. Эта работа подвела меня к другому потоку идей, который сквозной нитью проходит сквозь палийский канон, но идет вразрез с большинством ортодоксальных буддийских представлений. Для традиционных буддистов Будда стал совершенной личностью. Он служит примером того, кем может в конечном счете стать человек, вступив на восьмеричный путь. Будда, как говорят, устранил из своего ума последние следы жадности, ненависти и неведения, «вырвал их с корнем, срезал, как ствол пальмы, так, что они никогда не воскреснут снова». В то же время Будда, как полагают, обладает безупречной мудростью и безграничным состраданием. Он всеведущ и безгранично любит все мироздание. Он стал Богом.

Но в палийском каноне есть много отрывков, в которых говорится об отношениях Будды с марой, и в них Будда предстает совершенно в другом свете. Достигнув пробуждения в Урувеле, Сиддхаттха Готама не «победил» Мару в смысле его буквального уничтожения, поскольку Мара продолжает появляться перед Готамой даже после пробуждения. Он продолжает вновь возникать под различными обликами вплоть до смерти Будды в Кусинаре. Это означает, что жажда и другие «армии Мары» не исчезли из жизни Готама. Скорее, он нашел такой способ сосуществования с Марой, который лишает дьявола его силы. Больше не испытывать на себе влияние Мары равноценно тому, чтобы быть свободным от него. Будда нашел свободу не в уничтожении жадности и ненависти, а в понимании их как преходящих, безличных эмоций, которые исчезают сами собой, когда вы не цепляетесь за них и не идентифицируете себя с ними.

На пали Мара означает «убийца, разрушитель». Дьявол – это мифический образ тех ограничений, которые мешают реализации человеческого потенциала. Как и физическая смерть, Мара символизирует все, что ослабляет вас или делает вашу жизнь неполноценной, унылой и полной разочарований. Жажда – это своего рода внутренняя смерть, потому что она цепляется за то, что безопасно и знакомо, блокируя вашу способность следовать за потоком жизни. Но другие виды «смерти» могут также возникать под влиянием социального давления, политических преследований, религиозной нетерпимости, войны, голода, землетрясения и так далее. Мара проникает в ткани мира, в котором мы изо всех сил пытаемся осознать и достичь своих целей. И Сиддхаттха Г отама не был свободен от этих ограничений в большей степени, чем кто-либо другой.

Если Мара – это метафора смерти, то Будда, как его зеркальное отражение, является метафорой жизни. Смерть и жизнь едины. Не может быть Будды без Мары, как не может быть жизни без смерти. Это было то откровение, которое посетило меня во время написания Жизни с дьяволом. Вместо поиска совершенства или трансцендентной реальности, цель Дхаммы Готамы состояла в том, чтобы принять этот мир страдания и не поддаться сопутствующим страхам или привязанности, желаниям или ненависти, неведению или тщеславию, которые встречаются на его пути.