Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Религии прежде всего озабочены вопросом спасения – иными словами, они задают вопрос: что неправильно в человеческой ситуации – и как это исцелить? И потому их системы верований коренятся в том, от чего нас нужно спасать и для чего , и на том, как этого достичь.

Но уже иудаизм, ближайший родственник христианства, показывает, насколько далеки эти слова от универсальной истины. Не все религии связаны с избавлением людей из беды: вполне возможно иметь религию, в которой род человеческий или отдельно взятая личность не воспринимается как пребывающие в страданиях, от которых нужно избавить, и иудаизм – одна из таких религий. Как сказал об этом Дитрих Бонхёффер (1906–1945): «…ветхозаветная вера – не религия искупления» [17]. Иудаизм, как и многие религии, признает наличие человеческого греха и слабости. Впрочем, в отличие от христианства, в иудаизме не предполагается, будто они достигли такой степени, что самому Богу приходится драматично вмешиваться и спасать от них человечество. Более того, чаще всего грех и слабость вообще не связаны с человечеством как таковым. В иудаизме есть теории о благополучии неевреев, как и об этических обязательствах, налагаемых на них – скажем, те же Семь законов потомков Ноя, которые, как считается, стали известны всему роду человеческому через Ноя; равно так же в иудейской религии есть пророчества о том, как все неевреи соберутся в последний день. Но эти вопросы вынесены на периферию, и иудеи размышляют о них не так много – равно как и об Адамовом грехе. Христиане склонны уподоблять иудаизм модели христианской религии – и спрашивают о том, что иудеи могут сказать о грехопадении, первородном грехе и спасении; кстати, вполне возможно найти и иудейские учения, посвященные этим вопросам – если хорошенько поискать. Но сокровенная суть иудаизма – не в них, и если мы выстроим ряд христианских вопросов, а потом будем искать на них иудейские ответы, значит, мы не поняли различный дух двух вер. Как мы видели, в новозаветную эпоху в иудаизме возникали направления, проявлявшие больший интерес к этим вопросам, но они не перешли дальше, в новую форму иудейской религии – раввинистический иудаизм. Так иудаизм и христианство со временем разошлись в понимании Еврейской Библии – как и во многом другом.

Есть христиане, которым не по душе идея о том, что между двумя Заветами, Ветхим и Новым, есть существенная разница, и они отметают эту разницу, вспоминая одно-единственное слово: «маркионитство» – по имени Маркиона, знаменитого еретика II столетия, учившего тому, что боги двух Заветов – это просто разные боги: злой бог, сотворивший мир (Ветхий Завет) и благой Бог, искупивший его (Новый Завет) [18]. Партия, преобладавшая в раннем христианстве во II веке, отвергла учение Маркиона. Мысль о том, что Бог Иисуса Христа и есть создатель мира, о котором уже знал Израиль, казалась христианским авторам неимоверно важной. Сам Иисус очевидно верил в этого Бога. К тому времени как Церковь переняла и учение Иисуса, и учение апостола Павла, в ее религии Библия уже воспринималась близко к схеме «четырех этапов», о которой писал Солен. Во II веке и в III столетии христиане, развившие эти воззрения, не изобретали ничего нового: они просто изобразили последствия того, чему еще до того учили Иисус и апостол Павел. Такая трактовка выходит за естественные границы Еврейской Библии, создавая новые притязания и предложения об отношениях Бога с родом человеческим, и эти утверждения не противоречат Ветхому Завету, но выходят за его рамки.

После христиане стали воспринимать Ветхий Завет так, словно тот уже учил этим новым идеям – и в процессе толкований исказили его естественный смысл, поскольку хотели, чтобы оба Завета поддерживали друг друга как неразрывное целое, – несмотря на то что истории в них рассказывались в значительной мере различные; более того, в глазах христиан новозаветная история всегда превосходила ветхозаветную. Христиане стремились исполнить свое желание, прочитывая Ветхий Завет снова и снова, причем с творческим подходом – так, как если бы он говорил голосом Нового Завета. Как мы видели, в те ранние времена этого могли порой достичь и по-другому – например, объявив весь Ветхий Завет христианской книгой; поступил же так, в конце концов, автор «Послания Варнавы»! Но к концу II столетия развились более сложные и утонченные методы прочтения Ветхого Завета, при которых он воспринимался как свод книг, имевших не только совершенно естественный смысл, заметный с первого взгляда, но и смысл глубинный, указывавший на Иисуса и на Новый Завет. Мы рассмотрим это в главе 14.

В конечном итоге, единственно верного способа истолковать Ветхий Завет/Еврейскую Библию просто нет: это огромный свод разнородных материалов, и единство ему можно придать, лишь наложив на него некую интерпретационную схему. Иудеи и христиане делали это по-разному, но ни те, ни другие не учитывали всего, что содержится в книгах, и нелегко увидеть, как именно та или иная схема, какая бы то ни было, могла бы это учесть – при условии того, сколь велико это собрание текстов. В любом случае, сторонники обеих вер временами настаивали на том, что Ветхий Завет рассказывает ту историю, которая была нужна им. Из-за подобной настойчивости может показаться, будто именно Библия определяет то, во что мы верим, – но на самом деле системы убеждений в обоих вероучениях в какой-то мере независимы от Священного Писания, и в каждой его прочитывают в соответствии с главными доктринами. Священное Писание – это ресурс для обеих религий, но в том, как они развивались, решающей роли ему не отводится.

Эта глава была в основном посвящена Ветхому Завету/Еврейской Библии, поскольку именно во взглядах на этот свод разошлись христианские и иудейские толкователи, определив разные темы в качестве характерных и ключевых. Но в христианстве стоит вопрос и о тематическом единстве Нового Завета. И здесь мы тоже находим в лучшем случае очень вольное соответствие между необходимыми основами веры, которой учила Церковь, и тем Священным Писанием, которое служило ей главным источником для нахождения этих основ. Не позже эпохи Иринея Лионского – это конец II века нашей эры – мы находим обращение к некоему «правилу веры», представляющему собой фундамент христианского вероучения – оно сходно с Символами веры и, несомненно, служило для них основой. Правило веры – это и ключ к толкованию Библии, и краткий итог ее содержания: между двумя этими элементами наблюдается своего рода контур обратной связи. В прочтении Нового Завета правило веры предоставляет нам интерпретационный «остов», подсказывающий, на чем сделать акцент, каковы главные темы книги и что скрыто в сути веры, а что – на периферии. В то же время Библия питает правило веры и оживляет его, приводя подробности. «Правило веры, – пишет Юджин Пентиук, – можно сравнить с рамой для холста, созданной из различных священных текстов. И толкователи, уделив этой раме немного внимания, вольны творить почти как пожелают» [20].