Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

А вот в своем подходе к авторству библейских книг Спиноза был новатором. Он заметил их несоответствия и увидел, что часто авторы просто соединяли фрагменты воедино, как составители. Порой Спиноза принимал традиционную атрибуцию – скажем, соглашался с тем, что Кохелет (Книга Екклесиаста) принадлежит царю Соломону, – но к другим книгам относился с сомнением. Его внимание привлек загадочный комментарий, оставленный средневековым комментатором Авраамом ибн Эзрой в толковании на Второзаконие (Втор 1:5): Эзра указывал на различные отсылки в Пятикнижии, свидетельствующие о том, что его автором не мог быть Моисей. Например, в Книге Бытия сказано: «В этой земле тогда [жили] Хананеи» (Быт 12:6), и эти слова были написаны, когда хананеев давно уже не было – а значит, много лет спустя после Моисея. Кроме того, о Моисее часто говорится в третьем лице; а в тридцать четвертой главе Второзакония вообще говорится о его смерти [3]. Ибн Эзра открыто не заявлял, будто Моисей не был автором Пятикнижия – вероятно, это возмутило бы тех, кто читал библейские книги – но Спиноза сделал это без колебаний. И, несомненно, его идея, согласно которой Пятикнижие не имело отношения к Моисею (известная еще до того, как был написан «Богословско-политический трактат»), была одной из ересей, за которые его изгнали из синагоги Амстердама. Впрочем, Спиноза не ограничился лишь отрицанием: он старательно приводил аргументы в защиту того, что реальным составителем «книг Моисеевых» был Ездра. И хотя современные библеисты воздерживаются от того, чтобы бездоказательно называть то или иное имя в указание на редактора [4], они все же склонны соглашаться со Спинозой в том, что Пятикнижие обрело свою современную форму именно в эпоху Ездры (см. главу 2) [5].

Как мы видели в предыдущей главе, писатели времен Реформации не всегда принимали приписанное авторство библейских книг как непреложную истину. Кальвин совершенно спокойно относился к мысли о том, что царь Давид не писал некоторых псалмов – и при этом еще утверждал, что псалом 73 призван отразить или падение Вавилона, разрушенного в 587 году до нашей эры, или события эпохи Маккавеев: он ясно понимал, что во времена жизни царя Давида к контексту псалма не могло подойти ничего. И да, повсеместно считалось, что строки про смерть Моисея в Пятикнижие добавили; порой даже думали, что это сделал Иисус Навин – и это тоже никому проблем не создавало. Лютер, на основаниях стилистики, был уверен в том, что апостол Павел не писал Послания к Евреям (как показал еще в III столетии Ориген), и сомневался, принадлежит ли Послание Иакова одноименному апостолу, позволяя себе очень критически отзываться о содержании последней книги. Но в общем все по-прежнему соглашались, что книги созданы теми, кому приписаны по традиции, и никто не подходил к вопросу об авторстве как к совершенно открытому – пока этого не сделал Спиноза. Он не обращал никакого внимания на то, кому традиция приписывала авторство новозаветных книг, да и в суждениях о греческой литературе доверял себе меньше, нежели в суждениях о литературе еврейской. Будь все иначе, и последствия могли бы стать для христиан эффектом разорвавшейся бомбы – как стали им для иудеев выводы Спинозы о Еврейской Библии; впрочем, Католическая Церковь в любом случае поместила его работы в Индекс запрещенных книг.

Спиноза не первым усомнился в принятых представлениях об авторстве документов. В эпоху Ренессанса потрясение основ в мышлении уже произвел Лоренцо Валла (1407–1457), показавший, что так называемый «Константинов дар» – подделка более поздних времен. Этот документ притязал на право считаться эдиктом императора Константина, изданным в IV столетии: согласно ему власть над Римом и западной частью Римской империи передавалась папе римскому, тем самым возвышая папу над светскими правителями. Валла, сам священник, на филологических основаниях утверждал, что этот документ никак не мог возникнуть в IV веке – а появился, скорее всего, в VIII столетии, и, следовательно, Константин его не мог издать никоим образом. Подобные исследования были частью возросшей исторической проницательности мыслителей эпохи Возрождения, гораздо лучше сознававших анахронизмы и исторический контекст. Но применять такой подход к Библии – такой шаг был, наверное, даже более радикален, и в нем у Спинозы было мало предшественников – а может быть, их не было и вовсе.

Но пусть даже рациональный подход к чудесам и скептическое отношение к традиции приписывания библейских книг были чем-то совершенно новым, в подходе Спинозы можно заметить и другие черты, последствия которых, как оказалось, шли намного дальше и отчасти придали облик грядущей революции в изучении Библии. Первая черта – это внимание, которое Спиноза уделяет историческому контексту, связанному не только с событиями и произведениями, но и с образом мышления. Выше мы видели: говоря о чуде, когда солнце остановилось в небе для Иисуса Навина, он утверждает (как утверждал бы и сегодня любой рационалист), что чудо в прямом смысле невозможно, и предполагает, что оно свершилось в результате какой-нибудь необычной уловки с отражением света. Впрочем, его рассуждения влекут и более серьезные последствия, когда он пытается объяснить, как могли уверовать в такое чудо:

Например, в Писании нет ничего яснее того, что Иисус Навин, а может быть, и автор, написавший его историю, думали, что Солнце движется вокруг Земли, Земля же находится в покое и что Солнце в продолжение некоторого времени оставалось неподвижным. Однако многие, не желая допускать, что в небесах могло быть какое-нибудь изменение, объясняют то место таким образом, что оно ничего похожего, по-видимому, и не говорит; другие же, научившиеся философствовать правильнее, понимая, что Земля движется, изо всех сил стараются выкрутить это же самое из Писания, хотя оно явно противоречит этому… Право, мне и то и другое кажется смешным. Итак, я предпочитаю сказать открыто, что Иисус не знал истинной причины того более продолжительного света и что он и вся присутствовавшая толпа заодно с ним думали, будто Солнце в ежедневном движении движется вокруг Земли и в тот день на некоторое время остановилось, и это именно они сочли за причину того более продолжительного света [7].

Спиноза не заходит слишком далеко и не говорит, будто всей этой истории вообще не случалось и это всего лишь легенда, как мог бы решить современный критик. Но он ясно дает понять: какое бы событие там ни произошло, его истолкование зависело от мировоззрения людей, ставших его свидетелями – от их, как сказали бы мы, докоперниковской космологии [8]. Этот вывод, согласно которому в библейские времена люди мыслили иначе, нежели в современную эпоху, еще никогда не оглашался так ясно. Сейчас все библеисты принимают эту идею как данность, но во времена Спинозы она была поистине новаторской [9].