Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

На границах пахотной земли,

И мерного шнура не трогай;

Не желай жадно локтя земли,

Не захватывай поле вдовицы.

Более того, в Притч 22:20 сказано о неких идущих дальше «тридцати изречениях» [7] В Синодальном переводе Притч 22:20 выглядит так: «Не писал ли я тебе трижды в советах и наставлении…». Слово «трижды» переведено по Септуагинте и Вульгате (греч. τρισσῶς, лат. tripliciter ). В масоретском тексте Библии стоит еврейское слово ( шилшом – «три дня назад»). По мнению Адольфа Эрмана, немецкого египтолога и основателя берлинской египтологической школы, это слово поставлено переписчиком ошибочно, неверно по смыслу, и его нужно заменить на слово ( шелошим – «тридцать»). Тогда фраза будет выглядеть так: «Не писал ли я тебе тридцати советов и наставлений», и вероятная связь с египетским документом проявится яснее. (точно разграничить сложно), что соответствует тридцати «главам» в Поучении Аменемопе . Примерно в половине содержания два документа близки достаточно для того, чтобы усмотреть в этой близости литературную связь.

Это дает нам интересную возможность – представить социальную организацию Израиля в эпоху царей. Да, этому нет явных подтверждений, ни текстовых, ни археологических, но кажется вероятным, что Израиль (а возможно, и оба царства), подобно Египту, должен был располагать школами для обучения писцов – в которых бы не просто учили грамоте, а выпускали секретарей в полном смысле этого слова, начиная от грамотных людей, способных написать обычное письмо, до Секретарей королевской канцелярии. Видимо, «мужи Езекии, царя Иудейского», упомянутые в Притч 25:1 как переписчики [8] В Синодальном переводе: «И это притчи Соломона, которые собрали мужи Езекии, царя Иудейского». В Еврейской Библии стоит слово ( хетику – «скопировали», «переписали»). Подобный смысл отражают и греч. ἐξεγράψαντο, и лат. transcripse , и церк. – слав. спис а´ ша . разнообразных изречений, попадают в категорию последних. Иными словами, в Израиле во времена царей была государственная гражданская служба, и те, кто создавал сборники афоризмов, принадлежали, как и их египетские «коллеги», к этому классу общества. В таком контексте становится понятным, почему Книгу Притчей приписывают царю Соломону, – ведь царь покровительствовал трудам своих чиновников.

Но даже если допустить, что Книга Притчей восходит к израильской гражданской службе, учреждению явно светскому, в ней все же часто отражено богословское мышление. Да, никакие изречения в книге не приписываются Богу как их источнику: в отличие от пророчеств, они не притязают на право считаться божественными репликами, – это просто размышления о жизни. И все же они зачастую подразумевали вмешательство божественной десницы в дела человеческие. Есть теория, согласно которой древнейшие изречения – это совершенно светские наблюдения за жизнью, а в последующих уже проявляется морализаторский тон; что же касается самого недавнего по времени пласта, он уже откровенно богословский [2]. Скажем, изречение «Нашел ты мед, – ешь, сколько тебе потребно, чтобы не пресытиться им и не изблевать его» (Притч 25:16) – наблюдение, основанное исключительно на опыте; фраза «Как снег летом и дождь во время жатвы, так честь неприлична глупому» (Притч 26:1) принадлежит к морализаторскому пласту, а реплика «Не будь мудрецом в глазах твоих; бойся Господа и удаляйся от зла» (Притч 3:7) – это часть третьей, теологической стадии в развитии мудрости и знак того, что мудрость уже входит в религиозную культуру Израиля, перестав быть прерогативой учителей народа или царских чиновников.

Да, теория неплохая, но довольно спекулятивная. Египетские параллели, если уж о них говорить, тяготеют к иному пути развития: в самом древнем наставлении (Поучение Птаххотепа) богословский характер выражен намного сильнее, нежели в сравнительно недавнем (Поучение Аменемопе). Вероятно, нам не выстроить изречения на подобной временной шкале. Впрочем, справедливо заметить, что учительная литература начинает ссылаться на особый опыт Израиля и его уникальные богословские традиции определенно не раньше эпохи владычества персов и даже эллинистического периода. Так, Книга Премудрости Соломона, написанная в I веке до нашей эры и отнесенная в большинстве Библий к апокрифам, обстоятельно исследует историю Израиля в главах 10–19; а «Екклесиастик», или Сирах, упоминает великих героев народной истории в главах 44–49, начиная со слов: «Теперь восхвалим славных мужей». Но там, где в Книге Притчей появляется Бог (или Яхве), нет никаких отсылок ни на Исход из Египта, ни на Вавилонский плен, ни на любой другой исторический опыт народа, – говорится только о том, какое место отводится всему, что связано с Богом, в жизни отдельных людей или семей. В этом смысле израильские изречения вневременны: они – не отражение особого периода в истории народа, и потому их сложно датировать. В любом случае некоторые из них, вероятно, восходят к незапамятным временам, даже пусть в сборники их и свели гораздо позже.

Книга Притчей содержит несколько меньших сводов (1–9; 10:1 – 22:16; 22:17–24:22; 24:23–34; 25–29; 30 и 31), внесенных в окончательную версию. Они могли возникнуть в разные времена. Главы 1–9 часто считаются позднейшим собранием и состоят не только из отдельных изречений, но и из кратких параграфов с единым смыслом:

Сын мой! если ты примешь слова мои

и сохранишь при себе заповеди мои,

так что ухо твое сделаешь внимательным к мудрости

и наклонишь сердце твое к размышлению;

если будешь призывать знание

и взывать к разуму;

если будешь искать его, как серебра,

и отыскивать его, как сокровище,

то уразумеешь страх Господень

и найдешь познание о Боге.

Было бы трудно извлечь из Книги Притчей некое отдельное «послание». В целом она учит вести воздержанный и спокойный образ жизни, в духе египетских Поучений, восхваляющих «мирного человека», который «отпускает сердце свое в святилище» и не устраивает смут. Но за пределами этого учение разнообразно, и можно даже сказать, диалогично [3]: в нем часто противопоставляются точки зрения, и читателям не говорится, как нужно между ними выбирать. Так, подкуп и продажность порицаются:

Корыстолюбивый расстроит дом свой,

а ненавидящий подарки будет жить.

Нечестивый берет подарок из пазухи,

чтобы извратить пути правосудия.

И все же подмечено, что взятка может при необходимости облегчить жизнь:

Подарок у человека дает ему простор

и до вельмож доведет его.

Подарок тайный тушит гнев,

и дар в пазуху – сильную ярость.

Стремление к богатству одобряется, а бедного жалеют, ибо у него нет друзей; и все же чрезмерное богатство коварно, а мирному бедняку лучше, чем богачу в раздоре. Книга Притчей восхваляет разумных и уравновешенных – тех, кто способен пройти «по минному полю» и не увлечься ни к одному из противоборствующих притязаний.