Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Именно к Филону восходит идея о том, что греки многое заимствовали из Еврейской Библии: Платон читал Моисея! Да, исторически это невероятно, и все же именно такие представления имели место в те времена, когда жил и творил Филон, и благодаря им раннехристианские литераторы могли с полным правом обращаться к философии в любых спорах о доктринах, восходящих к Библии, особенно тех, в которых затрагивался статус Иисуса как Сына Божьего. Обращались они и к идее Филона о логосе («слове»), принципе божественной премудрости, неотъемлемо присутствующей в мире – и через нее объясняли, почему Иисус уже существовал прежде сотворения вселенной как «слово» Божье – как в Евангелии от Иоанна 1:1–18. Так что во многих, и очень важных аспектах, Филона можно считать отцом поздней христологии и доктрины о природе Христа, хотя сам он был ортодоксальным иудеем и, насколько нам известно, лично не общался ни с кем из ранних христиан.

Аллегорический стиль толкований Филона ясно виден на примере фрагмента, приведенного ниже, – пассажа из его труда «О переселении Авраама». Его предваряет соответствующий библейский рассказ.

И сказал Господь Авраму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего [и иди] в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословение; Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну; и благословятся в тебе все племена земные.

Бог начинает исполнение воли Своей по очищению души человеческой, дав ей исходную точку пути к совершенному спасению, заключенному в устранении ее из трех месторасположений, коими являются поименно: тело, чувственное воспринимание и речь. «Земля» или «страна» здесь олицетворяет тело, «род» – чувственное воспринимание, а «дом отца» – речь. Как же так происходит? Все потому, что тело обрело свою плоть от праха земного (или земли) и вновь вернется в землю. Моисей свидетель тому, когда говорит: «…ибо прах ты и в прах возвратишься» [Быт 3:19]; поистине, также он говорит, что тело было глиной, коей придала человеческий облик десница Божья, формировавшая ее; и нечто, претерпевшее претворение, непременно должно вновь разделиться на элементы, кои были соединены ради придания ему формы. Чувственное воспринимание, опять же, по роду своему сходно с постижением как иррационального, так и рационального, ибо оба они – части единой души. А речь есть «дом отца»: «отца», ибо разум – отец наш, насаждающий в каждой телесной части способности, что исходят от него самого, присваивающий им труды их, повелевающий ими и отвечающий за них; «дом» – ибо разум наделен речью как домом или комнатой своей, отделенной от остального жилища. Это обитель разума, в коей он пребывает подобно тому, как пребывает человек у домашнего очага. Именно в ней разум проявляет себя в упорядоченной форме и во всех представлениях, им порождаемых, и обходится он с ней так, как человек обходится с домом.

Филон не отрицает, что описываемые события произошли на самом деле, но для него имеет значение то, что они символизируют общие истины о человеческой сути и особенно о ее внутреннем устроении. Авраам – символ души в ее странствиях. Мы увидим, что этот подход к толкованию Библии в значительной мере повлиял и на иудаизм, и (в еще более великой степени) на христианство, особенно на толкователей в Александрии, родном городе Филона.

Греческий язык играл в Римской империи роль лингва франка, и весь Новый Завет написан именно на нем. Это был не классический греческий Платона или Фукидида, а «общий греческий», ставший известным как койне – форма классического языка, которая развилась за несколько столетий и отделила средиземноморский мир I столетия нашей эры от золотого века Афин. В слове «общий» есть и плюсы, и минусы: с одной стороны, он был универсальным, единым для всех знавших его людей, а с другой стороны, то был язык простонародья, на порядок, а то и на несколько порядков уступавший чистой литературной норме [11].

По сравнению с древнегреческим в койне произошло много мелких изменений, и в большинстве из них отражена склонность к упрощению – устранению грамматических сложностей – и к приведению к стандартам: многие окончания существительных и глаголов были склонны сокращаться, предложения все чаще соединялись простым «и», а не обилием нюансированных наречий и частиц, свойственным языку эпохи классической античности. У цели этих перемен была одна основа: сделать так, чтобы двое людей, для которых греческий не был родным, могли общаться.

Но даже в койне, упрощенной версии древнегреческого языка классической эпохи, можно было делать ошибки – и в речи, и на письме. Если взглянуть на Новый Завет, мы увидим, что в греческом, на котором написано Евангелии от Марка, много недостатков по сравнению, скажем, с греческим языком Евангелия от Луки – в последнем случае он намного изящнее, по крайней мере когда Лука не копирует Марка, а сочиняет свободно, как в предваряющем прологе (Лк 1:1–4). А в Книге Откровения греческий часто несомненно неправилен, с грамматическими ошибками, заметными по любым стандартам. Почти с абсолютной уверенностью можно сказать, что автор намного лучше владел семитским языком – возможно, арамейским, – чем греческим в любой его форме.

В творениях апостола Павла греческий язык не столь проникнут элементами семитских, и это позволяет предположить, что сам апостол мог без труда мыслить на этом языке. Еще он явно мог читать на иврите и, вероятно, знал арамейский, но греческий – это его родная стихия. И с традициями греческой риторики, по крайней мере с некоторыми, он явно был знаком:

…от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает…

Конечно же, когда в Новом Завете цитируется Ветхий, цитаты приводятся на греческом, и они показывают, что уже в те времена, когда Еврейскую Библию переводили на греческий, в том уже были видны признаки перехода к койне. Греческий перевод Библии, или Септуагинта (см. главы 1 и 18), выполнен не на древнегреческом языке классической эпохи, а на греческом последних веков до нашей эры, хотя и осложнен наличием большого числа «семитизмов», иными словами, мест, в которых греческий искажен из-за желания оставаться как можно ближе к изначальному ивриту (или арамейскому).

Все авторы Нового Завета достаточно хорошо владеют койне, и можно предположить, что они могли на нем писать: нет свидетельств тому, что какая-либо из новозаветных книг является переводом с другого языка. Если встречаются фрагменты на арамейском, они всегда переводятся на греческий. В Евангелии от Марка (Мк 5:41) Иисус обращается к умершей девушке и говорит: «Талифа́ куми́», и евангелист переводит это как «Девица, тебе говорю, встань!», наводя на мысль, что аудитория, для которой предназначались книги, не знала арамейского. Самые первые последователи Иисуса на нем, безусловно, говорили, а вот знали они греческий или нет (и знал ли его сам Иисус) – это остается неясным [12]. Но, кажется, все те, к кому были обращены новозаветные книги, греческий знали, а арамейский им был незнаком – и это знак того, как скоро христианская весть устремилась в мир язычников и отошла от своей палестинской родины, где говорили на арамейском.