Гари Хабермас - Исторический Иисус. Древние свидетельства жизни Христа

Историки в целом признают, что исследуемый ими предмет включает как минимум два основных фактора – сами события и записи об этих событиях. То есть, данная дисциплина изучает прежде всего то, что происходило, и то, как это комментировалось и интерпретировалось. Эта концепция отражает основополагающее представление об истории, на котором основана и данная книга. Есть, конечно же, и другие элементы, н.э.и два фактора – основные и наиболее распространенные; они и служат фундаментом историографии.

Следует упомянуть еще несколько факторов, имеющих отношение к нашей дискуссии. Во-первых, в записи любой истории присутствует субъективный фактор. Приведем всего один пример: историк должен отобрать материал, который будет (и не будет) представлен в его работе. Само по себе историческое событие – явление объективное, мы, как правило, говорим о том, что оно произошло или не произошло. Но запись и интерпретация события сопряжена с рядом субъективных факторов.

У. Уолш не сомневается в авторской субъективности, но отмечает, что она не лишает нас возможности познавать историческую истину. Эту субъективность следует принимать во внимание, но ее последствия можно компенсировать [567] W. Н. Walsh, Philosophy of History (New York: Harper and Brothers, 1960), pp. 101, 103. . К истории нужно подходить осторожно, поскольку следует признавать субъективную точку зрения и действовать с оглядкой на нее [568] William Wand, Christianity, pp. 432-433. .

Возможно, пример такой субъективности будет полезен. В качестве примера можно привести работы римского историка Тацита. Известно, что в них проявляются предрассудки автора, его «аристократизм» и уверенность в том, что морализаторство – «высшая функция истории». Текст страдает и другими неточностями – например, Тацит приписывает некоторым персонажам речи, которых они не произносили, или ошибается в описании подробностей сражений. Моисей Хадас считает, что интерпретацию Тацита «часто нужно пересматривать», потому что он «смотрел только сквозь свои очки, окрашенные в очень яркие цвета» [569] См. Moses Hadas, «Introduction» to The Complete Works of Tacitus, pp. IX-XIX. .

Означает ли это, что Тацита нельзя воспринимать как заслуживающий доверия источник сведений о древнеримской истории? Означает ли его субъективный подход, что информацию, которую он сообщает, следует отвергнуть? Как ни парадоксально, Хадас называет Тацита величайшим римским историком [570] Там же, с. IX. . Затем он объясняет:

«Можно задаться вопросом, насколько достоверна история, которая получается в результате. Современный историк, допустивший подобные ошибки, разумеется, лишился бы всякого доверия... Но если принять во внимание риторическое приукрашивание, характерное для тех дней, и искажения, неизбежные в рамках его собственных моральных и политических представлений, выясняется, что Тацит никогда не идет на то, чтобы сознательно пожертвовать исторической правдой» [571] Гам же, с. XVII-XVIII. .

Майкл Грант показывает, что Тацит – далеко не исключение для античных времен. Грек Геродот вплетал в свою историю легенды и анекдоты, а другой римлянин, Ливий, описывал, как сбываются предзнаменования. Хуже другое – и Ливий, и Тацит служат примерами древних историков, описывавших события, произошедшие задолго до их времени – иногда на пять столетий раньше. Поэтому в их трудах встречаются расхождения и противоречия [572] Grant, Jesus: An Historians Review, pp. 183-189. .

Однако современные ученые далеки от мысли о том, что восстановить события древности невозможно. Хадас объясняет, что ученые могут делать скидку не только на субъективные аспекты в записи и интерпретации событий, но и на ошибочные сведения. Реконструкция событий древней истории основана на умении ученых выявлять факты, несмотря на все эти препятствия [573] Hadas, «Introduction,» pp. XVII-XVIII; см. также: Grant,Jesus: An Historians Review. .

Некоторые из этих принципов применялись и в данной книге при рассмотрении Воскресения Иисуса. И хотя сами события произошли много веков назад, исторические исследования по-прежнему способны подтверждать объективные данные.

К тому же историческое исследование не может достичь стадии, на которой была бы возможна абсолютная уверенность во всех его результатах. Подобно физике, медицине и другим индуктивным дисциплинам, история во многом зависит от выводов вероятностного характера [574] Wand, Christianity, pp. 51-52. . Эрнест Нагель, например, признает, что его детерминистские представления об истории противоречат почти единодушному мнению большинства современных физиков. Такие естественнонаучные заключения также повлияли на историков: общепринятое в науке отрицание детерминистической вселенной помогло и историкам начать мыслить в этом направлении [575] Ernest Nagel, «Determinism in History,» in William H. Dray, ed., Philosophical Analysis and History (New York: Harper and Row, 1966), p. 355. .

Нагель приводит пять основных причин, по которым современные историки отвергают исторический детерминизм. Во-первых, у истории нет законов или шаблонов развития. Никакие принципы и предписания не помогут в точности предсказать события до того, как они произойдут. Во-вторых, историю нельзя прогнозировать – вопреки тем, кто часто утверждает обратное. Ни прошлое, ни что иное не определяет будущего. Третий аргумент связан с тем, что на протяжении всей истории происходят новые события, и появляются новые конфигурации идей.

В-четвертых, неожиданные или случайные события, не укладывающиеся в канву повседневности,-тоже часть истории. Пятый аргумент основан на конфликте результатов, который возникает при попытках применить детерминистские концепции к свободе и нравственному долгу людей. Такая свобода подразумевает творческий аспект истории, который вытекает из принимаемых человеком решений.

Некоторые примеры, которыми Нагель подкрепляет свои пять пунктов, могут оказаться полезными. Кто мог бы предсказать широкое распространение идей, которые принесла с собой новая культура, характерная для милитаристского общества Македонии третьего века до н.э.? Или кто смог бы предугадать, что в первом веке до н.э. появится высокоразвитая цивилизация, начало которой положит варварский народ, живший на берегах Тибра? Эти и другие похожие соображения побудили многих историков отвергнуть детерминистское представление об истории. Нагель подчеркивает, что неприятие детерминизма современными физиками – один из важнейших факторов, оказывающих непосредственное влияние на большинство историков [576] Там же. .

Итак, историки в целом понимают, что их выводы должны носить вероятностный характер. Ванд отмечает, что в отношении исторических исследований у нас не может быть такой уверенности, какая была у некоторых в прошлом. Наши суждения следует формулировать с учетом того, какие факты представляются более вероятными в свете исторических свидетельств [577] Wand, Christianity, pp. 25-27, 51-52, 156. .