Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

Оценка источников

Непрестанные критические размышления и дискуссии приводят нас к серьезным вопросам о том, как же надлежит обращаться к Евангелиям, нашим главным источникам по изучению «Иисуса, явленного в контексте», – и сейчас исследователи все чаще принимают во внимание предпосылки и подходы, перечисленные нами выше.

После трактовки Евангелия от Марка, которую дал Вреде около ста лет назад, стало очевидно, что прямая реконструкция исторических событий на основе евангельских текстов невозможна, – поскольку и «Марк», и другие Евангелия обладают своими целями и своей точкой зрения. В результате исследователи Иисуса начали рассматривать Евангелия как простые сборники «преданий» об Иисусе, а затем – в рамках «критики форм» – разработали сложные приемы для воссоздания «истории синоптической традиции». Однако в критике форм, основанной на предпосылках, свойственных пост-гутенберговской культуре печатных текстов, а равно так же во многих ее адаптациях, предпринятых (в основном либеральными) исследователями, изучавшими личность и мир Иисуса, к тому, что признавалось устным преданием, подходили так же, как к фрагментам письменного текста. Современные кросс-культурные исследования устной коммуникации в целом и хранения устных преданий в особенности убедили нас, что критика форм не способна выполнить свое обещание и дать нам доступ к «подлинным» речениям Иисуса. Поиск «изначальной» или «древнейшей» формы речения или иного предания – это поиск призрака, никогда не существовавшего в действительности [828].

Быть может, еще более фатальная ошибка критики форм заключается в предпосылке, согласно которой «в начале было отдельное речение» (или «рассказ о чуде»). В реальной жизни люди не общаются между собой ни отдельными изречениями, ни короткими историями. А для того, чтобы обрести историческую значимость, человеку, несомненно, требуется общаться с окружающими. Более того: общение – это всегда интерактивный социальный (и политический!) процесс, он происходит в определенном контексте, и по многом он – невербальный. Критика форм очень рано сосредоточилась исключительно на формах, забыв о своем изначальном прозрении, – о том, что форма и контекст сопутствуют друг другу. Нынешний поиск надежной основы, которая позволила бы нам обращаться к Евангелиям как к источникам, проявляющим ясный образ Иисуса, – скажем, тот же поиск «очевидцев», – показывает, что мы больше не уверены в правильности прежних подходов, таких как критика форм. Однако иные формы исследования – скажем, применение к Евангелиям анализа социальной памяти, – предполагают, что сохранение преданий об Иисусе было тесно связано с ясно выраженной групповой самоидентификацией, характерной для Движений Иисуса [829]. Но как эти исследователи надеются добраться до «сведений» о личности Иисуса, скрытых за евангельским «Иисусом, явленным нам в общении и как часть движения», – с учетом того, что в материалах, ставших основой Евангелий, он, по всей видимости, представлен так же?

Вероятно, единственный разумный подход в данном случае – обратиться к Евангелиям как к основным источникам, позволяющим увидеть образ «Иисуса, явленного нам в контексте», и использовать их относительно и контекстуально, на двух взаимосвязанных «уровнях», примерно так: 1) одна из основных проблем прежней сосредоточенности на текстовых фрагментах – отдельных речениях или рассказах о чудесах – состоит в том, что фрагменты изымаются из «литературного» контекста, а только он способен открыть нам доступ к контексту историческому. В наше время тщательно разработанные методы литературоведения помогли понять, что каждое Евангелие – это целостное повествование, связанное единым сюжетом, и в нем есть основной конфликт и подчиненные конфликты. Значение каждого эпизода определяется его местом в общем сюжете и основном конфликте или же во второстепенных сюжетах и подчиненных конфликтах. Таким образом, каждое Евангелие дает нам широкую и сложную картину, или, иными словами, репрезентацию «Иисуса, явленного в отношениях и в контексте», которую вполне возможно критически оценить на фоне исторической обстановки, воссоздав последнюю на основе других источников; 2) впрочем, как мы, по всей видимости, все еще полагаем, в роли коммуникативных единиц, из которых возникли Евангелия, – причем и до составления целостных евангельских повествований, и в одно время с их появлением, – выступали разнообразные речи, диалоги и рассказы о том, как действовал в тех или иных эпизодах Иисус (и о том, с кем он взаимодействовал). Обратившись к целостным евангельским сюжетам критически и рассмотрев указания на их значение и роль, мы можем в то же время использовать эти речи, диалоги и короткие истории, возникшие прежде Евангелий, как источники сведений о конкретных словах и деяниях «Иисуса, явленного нам в отношениях в контексте», – и, разумеется, мы не отказываемся критически рассмотреть их в историческом контексте, воссозданном по другим источникам. В дальнейшем, чтобы уложиться в формат, мы поговорим лишь о свершениях Иисуса в Галилее и о том, как он противостоял высшему священству, Ироду и римским правителям; здесь наша цель – просто очертить рамки для размышления об Иисусе и политике Римской Палестины.

Евангелия как целое и «Иисус в контексте»

Как в других документах, повествующих о жизни в Римской Палестине времен ранней империи, так и в Евангелиях, главных источниках наших сведений о миссии Иисуса, не так-то легко найти упоминания об «иудаизме» в современном понимании этого слова. Однако та картина политико-экономико-религиозных институтов и взаимоотношений между правителями и народом, которую рисуют Евангелия, удивительно похожа на ту, которую мы встречаем в трудах Иосифа Флавия.

Священническая аристократия с центром в Храме обладает как политико-экономической, так и религиозной властью, – по крайней мере в Иерусалиме и в Иудее. С помощью вооруженных отрядов первосвященники поддерживают порядок и укрощают бунтовщиков как в городе, так и за его пределами; но сами они подчиняются – и содействуют – римскому наместнику, который командует серьезными вооруженными силами и имеет власть казнить подозреваемых в мятеже. Между жителями Галилеи, Самарии и Иудеи существуют региональные различия. Галилеей правит Антипа, и, судя по пророческим обличениям Иоанна Крестителя, упоминаемым и в Евангелиях, и у Иосифа Флавия, подданные его не любят (Мк 6:17–29; И. Д. XVIII, 5.2). Как Антипа, так и первосвященники наслаждаются роскошью и живут во дворцах, в то время как бедняки, погрязнув в долгах, ведут жалкое, полуголодное существование. Однако только в Евангелиях фарисеи активно действуют не только в Иудее, но и в Галилее – в эпоху, когда Храм и первосвященники не обладают (провозглашенной Римом) властью над последней. Кроме того, у галилеян есть обычаи и традиции, отличающие их и от «иудеев», и от книжников и фарисеев из Иерусалима (Мк 7:3–4). Простые люди живут сельскими общинами и собираются в синагогах (Мк 1:21–29; 3:1–5 и т. д.). Празднование Пасхи в Иерусалиме часто чревато конфликтами. Даже те евангельские эпизоды, которые принято считать легендарными, как, скажем, рассказы о рождестве и детстве Иисуса, демонстрируют определенное «историческое правдоподобие». Как и у Иосифа Флавия, римский император требует уплаты податей, а Ирод действует как жестокий тиран (Лк 2; Мф 2).