Инок Никодим - Азбука Спасения. Том 1

Итак, необходимо с великим смиренномудрием сохранять слова Господни, потому что соблюдение заповедей Господних есть совершенство. Сделавшиеся ревнителями заповедей Божиих твердо восходили к совершенству, в правоте сердца ожидая Господа и ежедневно представляя себе Его славное пришествие и восседание Его на престоле славы, когда отлучит Он праведных от грешных и каждому воздаст по делам его.

Ад есть нескончаемое мучение, есть непроницаемая светом тьма и безотрадная геенна, есть неусыпающий червь, немолчное рыдание, непрестанный скрежет, неисцелимая скорбь, нелицеприятный судья, беспощадный служитель, горький и вечный плач.

Как же мы избежим огня вечного, тьмы кромешной, скрежета зубов, червя неусыпающего и всех прочих объявленных мучений, проживая дни свои в покое и роскоши, в лени и расслаблении, в нерадении и соизволяя на неуместные, суетные, нечистые и гнусные помыслы? Как избежим вечного плача, проводя все время жизни своей во всегдашнем смехе и равнодушии? Когда грешник будет изгнан от лица Божия, тогда вопля и плача его не вынесут основания вселенной.

Из ада никого не выпускают, и заключенные там вечно горят в огне

Будущие блага превышают всякий ум, не только слово, а противоположное им, хотя выражается словами, обычными для нас, – ибо там, по словам Писания, огонь, мрак, узы, червь нескончаемый, – означают не только то, что выражают, но нечто другое, гораздо ужаснейшее. Дабы ты убедился в этом, обрати теперь же внимание, во-первых, на следующее. Если там огонь, то скажи мне, каким образом там же и мрак? Видишь ли, что он гораздо ужаснее здешнего? Он не угасает, потому и называется неугасаемым. Представим же, какое мучение быть сожигаемым непрестанно, находиться во мраке, постоянно испускать вопли, скрежетать зубами и не быть услышанным? Каково быть сожигаемым вместе с убийцами всей вселенной, ничего не видеть и не быть видимым, но среди такого множества людей считать себя одиноким? Ибо мрак и отсутствие света не дозволят нам распознавать даже ближних, но каждый будет в таком состоянии, как будто бы он страдал один.

Из ада никого не выпускают, и заключенные там вечно горят в огне и претерпевают такое мучение, которое и описать невозможно. Один день мрака (в аду) ужаснее всех зол жизни. Сошедши во ад, где никто не может исповедаться (Пс. 6:6) и откуда уже никто не освободит нас… уже будет необходимо в стеснении и глубоком мраке и при полном отсутствии утешителей терпеть бесконечное наказание и быть несожигаемой пищей для всепожирающего пламени. Самая угроза геенною не менее обетования Царства Небесного показывает Божие человеколюбие. Если бы Он не угрожал геенною, то не скоро можно было бы достигнуть небесных благ. Одно обетование благ недостаточно для побуждения к добродетели, если не имеющих усердия к ней не поощряет и страх наказания.

Геенны мы должны бояться и страшиться не ради того неугасимого огня, страшных наказаний и нескончаемых мучений, но потому, что оскорбляем столь благого Господа и становимся недостойными Его благоволения, как и в Царство спешить надобно нам из любви к Нему, дабы наслаждаться Его благодатью. Не напрасно Бог угрожает нам геенною и через это делает ее несомненною, но, чтобы страхом сделать нас лучшими. Не будем отвергать (веры в геенну), чтобы нам не впасть в нее, – ведь неверующий делается более беспечным, а беспечный непременно попадет в нее. Если кто не верит, что есть геенна, тот, видя халдейскую пещь, пусть через настоящее уверится в будущем и убоится не пещи нищеты, но пещи греха. Грех есть пламень и мучение, а нищета – роса и прохлада. В греховной пещи предстоит диавол, а в пещи нищеты – Ангелы, отражающие пламень.

Как сосланные в рудники отдаются под власть людей немилостивых и не могут видеть никого из своих домашних и друзей, а только видят своих надзирателей, так будет и тогда, и еще не так, а несравненно хуже. Здесь еще можно прибегнуть к царю и умолить его, и таким образом снять с осужденного оковы, а там это уже невозможно. Если никакое слово не может выразить и тех лютых страданий, какие терпят люди, сжигаемые здесь, то тем более неизобразимы страдания мучимых там (в аду). Здесь, по крайней мере, все страдание оканчивается в несколько минут, а там палимый грешник вечно горит, но не сгорает.

Умоляю вас, сокрушимся сердцем, слыша слово о геенне. Поистине нет ничего сладостнее этой беседы, по тому самому, что нет ничего горше самой геенны. Но как же, спросишь ты, может быть сладостна беседа о геенне? Потому именно, что не сладко низринуться в геенну, а напоминания о ней, кажущиеся несносными, предохраняют нас от этого бедствия. Кроме того, они доставляют нам и другую еще усладу – приучают наш дух к сосредоточенности, делают нас более благоговейными, возносят ум наш горе, воскрыляют наши мысли, прогоняют злое ополчение похотей, осаждающих нас, и таким образом врачуют нашу душу.

Диавол для того убеждает некоторых думать, что нет геенны, чтобы ввергнуть в нее. Напротив, Бог угрожает геенною и ее приготовил, чтобы мы, зная о ней, так жили, чтобы не впасть в геенну.

Спрашиваешь, где и в каком месте будет геенна? Но что тебе до этого за дело? Нужно знать, что она есть, а не того, где и в каком месте скрывается… Писание (об этом) не говорит. По моему мнению, где-нибудь вне всего этого мира. Как царские темницы и рудокопни бывают вдали, так и геенна будет где-нибудь вне этой вселенной.

Мы для того непрестанно напоминаем о геенне, чтобы подвигнуть вас к Царству, чтобы, умягчивши страхом сердце ваше, расположить к делам, достойным Царства. Если бы мы постоянно помышляли о геенне, то не скоро низринулись бы в нее. Для этого-то Бог и угрожает наказанием. Если бы размышление о геенне не приносило нам великой пользы, то Бог и не угрожал бы ею, но так как память о ней может способствовать надлежащему исполнению великих дел, то Он, как бы некоторое спасительное лекарство, посеял в наших душах грозную мысль о ней. И Христос постоянно беседовал о геенне, потому что хотя это опечаливает слушателя, однако и приносит ему величайшую пользу.

Ад же внизу, как и следовало ожидать, отдав мертвеца (Лазаря), стал вопиять: кто это, пробуждающий Своим голосом мертвых из гробов, как будто спящих? Кто это, нарушающий древний закон смерти? Кто это, возбудивший мертвецов Своею проповедью о воскресении? Кто это, приучающий погребенных возвращаться к жизни? Кто это, столь легко вырывающий у меня мою добычу? Кто это, смущающий моих давнишних мертвецов своим зовом?

Выпадает из моих рук, – вижу я, – скипетр владычества над людьми, узы смерти теряют уже свою силу… Надо мною торжествует победу четырехдневный труп, ликующий среди живых в погребальном уборе. Меня будут попирать ногами, после того как убежал от меня мертвец. В самом деле, кто теперь будет бояться меня, побежденного уже смердевшим мертвецом и сделавшегося как бы сторожем мертвецов, отдаваемых мне под заклад на время?