Алексей Нестерук - Смысл вселенной. О скрытой богословской преданности в современном космологическом нарративе

Ср. там же, с. 29.

Наша позиция в отношения богословия как мета-дискурса напоминает идеи, обсуждаемые в рамках академического богословского движения, называемого «Радикальная ортодоксия» (“Radical Orthodoxy”). Для обзора идей этого движения см., например, книгу J. K. Smith, Radical Orthodoxy. Mapping a Postsecular Theology (Michigan: Baker Academic, 2004). Интерес также представляет сборник статей по диалогу между православием и «Радикальной ортодоксией»: A. Pabst, C. Schneider (eds.) Encounter Between Eastern Orthodoxy and Radical Orthodoxy. Transfiguring the World Through the Word (Farnham: Ashgate, 2009).

Эта мысль была в свое время сформулирована В. Н. Лосским: «христианское богословие вполне допускает «любую научную теорию мироздания , лишь бы она не переходила положенных ей границ и не принималась дерзко отрицать то, что находится вне поля ее зрения» (В. Лосский, Очерк мистического богословия Восточной Церкви, с. 81 ( курсив наш – А. Н.))

Здесь можно сослаться на работу архиепископа Сан-Францизского Иоанна (Шаховского), который, обсуждая взгляды о науке и религии одного из основателей квантовой теории Макса Планка, выделял одну мысль Планка, где тот уподоблял исследования в области науки, с одной стороны, и накопление религиозного опыта, с другой стороны, двум параллельным линиям, которые имеют общее пересечение, бесконечно отдаленное от нас, то есть от века нынешнего, в веке грядущем. Архиепископ Сан-Францизский Иоанн (Шаховской) , О таинстве человеческой жизни . М.: Лодья, 2003, с. 15. (См. оригинальную статью М. Планка, Религия и естествознание // Вопросы. философии, 1989, № 3, с. 25–36).

См. об аспектах преодоления этого разделения в диалоге между наукой и богословием мою книгу «Логос и космос». В отношении посредничества между разделениями в тварном мире, а также между Творцом и тварным у Преп. Максима Исповедника, можно указать два детальных, ставших уже классическими, исследования: L. T h unberg, Microcosm and Mediator: The Theological Anthropology of Maximus the Confessor (Chicago: Open Court, 1995); J.-C. Larchet, La Divinisation de l’homme selon Saint Maxime le Confesseur (Paris, Les Editions du Cerf, 1996). Можно также указать две относительно новые книги, имеющие дело с упомянутыми разделениями : В. В. Петров, Максим Исповедник: онтология и метод в византийской философии VII века. М.: ИФРАН, 2007; T. T. Tollefsen, The Christocentric Cosmology of St. Maximus the Confessor (Oxford University Press, 2008).

То, что в богословии подразумевается под соединением двух типов интенциональности в одном субъекте, на уровне цивилизации в целом может быть описано как культурный процесс конвергенции различных типов познания. Вот характерное мнение на этот счет: «Как наука, так и религия озабочены пониманием жизни во вселенной. Поскольку по большому счету они ставят одни и те же вопросы, мы ожидали бы, что оба аспекта человеческой культуры должны сойтись на определенном этапе. Подобная конвергенция кажется неизбежной, принимая во внимание прогресс в философии, науке и богословии, хотя, как кажется, человеческая культура не показывает никаких признаков такой конвергенции в настоящем» (J. Chela-Flores, “Fitness of the cosmos for the origin and evolution of life: from biochemical f i ne-tuning to the Anthropic Principle”, in J. Barrow, J., Morris, S., Freeland, S., Harper, Ch. (eds.) Fitness of the Cosmos for Life. Biochemistry and Fine-Tuninng (Cambridge: Cambridge University Press, 2008). p. 155).

В общем контексте, то есть не только в применении к науке, это означает возможность критической оценки современной мысли в перспективе исторического Христианства; то есть: «продемонстрировать нашу твердость пойти за пределы рациональной критики нашей культуры и современных форм мысли…и противостоять модернизму (нашим развитым обществам) с помощью Евангелия» (Walker, Different Gospels , p. 4). «В свете Евангелия мы вынуждены были иногда твердо выступать против превалирующих философий и интеллектуальных движений, которые не только против Христианской Церкви, но также против человечности» ( Ibid., p. 1).

На самом деле, не только науки, но и самой христианской мысли. По словам крупнейшего шотландского богослова Томаса Торранса (T. Torrance): «Если кто-то отделит Христианство от Христа, тогда оно оказывается привязанных к обществу. Но тогда оно немедленно вовлекается в социально-политические проблемы мира, так что наступает радикальная секуляризация Христианства» (см. в Walker, Different Gospels , p. 52). Именно поэтому подход Христианства к науке должен иметь место изнутри учения Церкви о сотворении, воплощении, воскресении и т.д. Любое вольное приспособление Христианства к требованиям современной научной культуры грозит его растворением и его оформлением как одного частного модуса человеческой активности, которое не включает человечество в целом, то есть исключает рассмотрение того, что не покрывается этой частностью. Д. Станилоэ выразил аналогичную мысль: «…нам не следует ослаблять нашего акцента на духовном содержании догмы, когда кто-то указывает, что такое содержание может мало что сказать современному человеку, и что нам следует просто согласовывать догматы с результатами естественных наук. Мы верим, что догмы могут выжить только если мы акцентируем те духовные смыслы, которые они содержат» (Staniloae, Theology and the Church , p. 216–217).

Ср. Ратцингер, Йозеф (Бенедикт XVI), Сущность и задачи богословия. Попытки определения в диспуте современности. М.: Изд-во ББИ, 2007, с. 40.

Речь идет о долге веры по отношению к философии. Христианское учение о сошествии Слова Божьего во плоти, взывает к новому и высшему разуму, который может себя проявить в разумности людей. У Христиан есть только один «тип разумности», то есть логос , имеющий основание в том Логосе , именем которого они себя называют. Именно поэтому Христиане вынуждены были освоить достижения греков, их философию и их «науки» (достаточно сослаться на Климента Александрийского, первого христианского писателя, давшего позитивную оценку древней культуры и философии как полезной для христианства). Бл. Августин отстаивал мысль, что Христианство не допускает никакого сравнения с древними религиями ( theologia civilis и theologia fabulosa – гражданской (политической) теологией и сказочной (баснословной, мифологической) теологией), допуская сближение только с theologia naturalis (естественной теологией), которая представляет собой попытку рационального познания Божественного, исходя из изучения движения небес. В свете теологической космологии древних, Августин настаивает на единственно правильном употреблении термина theologia для Христианской веры, как истинном познании Божественного. Поскольку речь идет об истине, «…сравнение должно быть сделано с философией». Таким образом, вера является в первую очередь делом философии, ибо, как он заключает, «истинный философ есть тот, кто любит Бога» (Бл. Августин, О граде Божьем, VIII, 1. М.: Изд-во Спасо-Преображенского Монастыря, 1994, том II, c. 2). Несмотря на то, что философия, не отождествима с наукой о Боге, она незримо в долгу у христианского богословия в отношении своей рациональности. Это тот долг, который позволил развить бого-словие , то есть знание о Боге, основание которого происходит из самого Бога. (См. Ж.-Л. Марион, Вера и разум//Страницы: богословие, культура, образо-вание16:2 (2012), с. 213–226).