Сергей Горохов - Что знает наука, «знает» религия и что хотим знать мы о жизни после смерти

Причем, это не было пробуждением, поскольку в комнате полной темноты не было, на улице было освещение.

Пока я пытался что то понять, в этой кромешной черноте перед моими глазами вдали я увидел четкое достаточно яркое круглое пятно красного цвета. Вернее, даже не красного, а какого-то сложного красно-желтого цвета.

Я описываю все с такими подробностями, потому что и по прошествии такого большого времени виденное мною тогда запечатлелось в моей памяти буквально фотографически, или точнее – как видео – сюжет.

Дальнейшие события, а вернее – мои ощущения были следующие. В полной окружающей меня черноте, какая-то неведомая сила быстро, стремительно и непреодолимо, практически помимо моей воли, понесла меня к этому светлому пятну. Я не то бежал, не то летел в пространстве. Пожалуй, все-таки летел, потому что, перебирая ногами, я совершенно не ощущал под ними никакой опоры и явственно чувствовал невероятно приятную легкость.

Причем не только в ощущении, но даже физически: без инерции а, следовательно, и массы (я, между прочим, имею ученую степень по физико-математическим наукам).

На выходе из темноты я увидел, что летел все-таки в каком-то ограниченном пространстве в виде трубы (или тоннеля).

То, что я сразу видел, как светлое пятно в кромешной темноте, оказалось входом в какой-то новый непонятный мир.

Яркий, вроде как солнечный день, но само солнце – отсутствует (!?), отсутствуют и тени. Нет ветра. Температура – не ощущается вообще: ни жарко, ни холодно – суперкомфорт!

Вокруг – исключительно красивая природа: деревья, кусты, цветы. Разглядеть какие – не успел, так как навстречу мне по дорожке (кстати, тоже очень красивой, ухоженной, ровной, посыпанной снежно-белым песочком), подошел человек.

С большим удивлением я узнал в нем сотрудника нашего завода, который умер пару месяцев ранее, – Александра Ивановича Журавлева, с которым мы ранее были в добрых, и не только рабочих, отношениях.

Будучи существенно старше меня, он меня даже не столько учил или тем более опекал, сколько просто держал в поле зрения. Исключительно хороший, порядочный, умный, поразительно скромный человек. Активный участник войны, серьезно раненый, имевший большие боевые награды. В общем, просто до неправдоподобности положительный человек. Как сказал на похоронах секретарь парткома завода (тоже, между прочим, заслуживающий уважения человек): «Именно таким должен быть человек коммунистического будущего».

Увидев меня, он тоже удивился и спросил: «А ты чего здесь делаешь?». «А я и сам не знаю», – ответил я. «А тебе и нечего здесь делать, у тебя еще много дел осталось!». С этими словами А.И. развернул меня на 180° и легонько толкнул обратно туда, откуда я прибыл. Когда я очнулся, меня тормошила жена: «Мне показалось, что ты не дышишь». Вот такая петрушка!

Прошло много лет, и, я повторюсь: эта история оставалась впечатанной в мои мозги во всех даже самых мелких деталях.

И вот в прошлом году я неожиданно попадаю в больницу. И сразу – в реанимацию: тромбоэмболия легочной артерии, инфаркт-пневмония, плеврит со всеми «вытекающими и втекающими», полным букетом и одновременно.

К вечеру, невзирая на суперинтенсивную терапию, все хуже и хуже. Ночью – совсем хреново: задыхаюсь, хотя и дышу кислородом, только начинаю вдох и сразу же – сильнейшая боль в груди и спазм.

Сознание – обрывками. В мозгу мелькает мысль: конец ! И вдруг – опять стоп-кадр, только после него не темное пространство, как в предыдущем случае, а большой светлый высокий зал, полностью открытый в одну сторону, поднятый над землей примерно на уровень 2-го этажа. Очень похоже на современный аэропорт, где можно хорошо видеть все аэродромное поле.

Самочувствие – превосходное, ничего не болит и не мешает, полный комфорт и тишина. Иду посмотреть, что там внизу, и с удивлением вижу то же самое место, которое уже видел много лет назад!

Не похожее, не подобное, а именно то же, только с другой точки – с высоты 2-го этажа.

Страшно захотелось туда. Рванул прямо напролом наружу, и… – уперся лбом в толстое, во всю стену сплошное, идеально прозрачное стекло.

Лихорадочно ищу выход на 1-й этаж! Мотаюсь, как угорелый. Спросить не у кого, зал – пустой. В конце концов открываю какую-то дверь и вдруг оказываюсь в своей постели в реанимации.

Очнулся в полном сознании, без катастрофических симптомов и тут же уснул до утра.

А через сутки меня уже перевели в обычную терапевтическую палату.

Заведующий отделением сосудистой хирургии Одесского военного госпиталя, посмотрев меня и мою историю болезни, сказал, что объективно мои «шансы выжить были не более 10%», а главное: «у тебя – хороший ангел – хранитель».

И, наверное, – он прав!

Когда я рассказал всю эту историю своему старому другу – видному ученому мирового масштаба академику нашей национальной Академии Лукьяну Ивановичу Анатычуку,он вдруг сказал, что, когда буквально пару лет назад ему за рубежом делали очень сложную операцию, он пережил (и тоже в деталях запомнил) очень похожую ситуацию.

А будучи не только большим ученым (не боюсь такого определения), но и тонкой поэтической натурой, свои ощущения и мысли он выразил в стихах, где есть такие слова:

Вот такие три примера.

Возможно, может показаться, что сведений, приведенных в этих историях, недостаточно для того что бы сформировалось твердое убеждение в том, что каждого из нас за чертой жизни ожидает свет в конце туннеля.

В этом нет необходимости.

Опыт посмертного умирания не способен привести абсолютные, достоверные доказательства ни жизни после смерти, ни описаний этого перехода.

Собственно, и не только он.

По этой причине здесь мне остается лишь рассказать о собственном опыте, который в определенной мере соответствует ощущениям, характерным для околосмертных переживаний.

Определением этого состояния, которое пережил автор, скорее является видение, а не околосмертное переживание, аналогичное описанному в первой части рассказа В.А.Прохоровым.

Для меня это состояние (слава Богу) не было околосмертным, хотя ему предшествовали трагические для нашей семьи события.

Лучшим определением такого состояние действительно является видение.

Хотя, как правильно отмечено в [6]:

«Самое неоднозначное из слов – «видение» – с переменным успехом использовалось как сторонниками, так и противниками мистицизма для описания широкого спектра переживаний: от бесформенных интуиции, через грубые оптические галлюцинации до сознательных визуализаций, которые так типичны для творческих людей