Карл Каутский - Происхождение христианства

Именно у иудеев, в течение последних столетий до и первого после Рождества Христова, выдуманные личности оказывали огромное влияние, если приписываемые им слова и деяния соответствовали сильным потребностям в иудейском народе. Об этом свидетельствует фигура пророка Даниила, о котором Книга Даниила рассказывает, что он жил при Навуходоносоре, Дарий и Кире, следовательно, в шестом столетии до Р. X., что он совершил величайшие чудеса и дал много пророчеств, которые после изумительным образом исполнились. Он предсказал, между прочим, что для иудеев настанут тяжелые времена, от которых их избавит Спаситель, и что иудеи тогда вновь достигнут расцвета. Этот Даниил никогда не существовал, книга о нем написана была только в 165 г., в эпоху Маккавейского восстания. Неудивительно поэтому, что все предсказания, сделанные пророком якобы в шестом столетии, исполнились до указанного года в точности. А это должно было внушить набожным читателям убеждение, что и заключительное предсказание такого надежного пророка, несомненно, исполнится. Вся книга представляет смелую выдумку, и все же она произвела колоссальное впечатление. Мессианистские чаяния, вера в грядущего Спасителя черпали из нее самую обильную пищу, и она стала образцом для всех будущих пророчеств о пришествии Мессии. Но Книга Даниила показывает также, как смело тогда в набожных кругах производились такие подделки, если нужно было добиться известного эффекта. Следовательно, впечатление, произведенное образом Христа, не доказывает еще его исторического существования.

Итак, из всего, что Гарнак пытается спасти из евангелий как историческое зерно, не остается ничего, кроме истории мученичества Христа. Но и эта история от начала до конца, до воскресения и вознесения, так переплетена с чудесами, что почти невозможно с какой-нибудь определенностью извлечь из нее историческое зерно. Дальше мы еще будем иметь случай подробнее рассмотреть достоверность этой истории.

Не лучше обстоит дело и с другими произведениями ранней христианской литературы. Все, что, по-видимому, ведет свое происхождение от современников Христа, от апостолов, представляет собою продукт более позднего времени.

Точно так же среди посланий, приписываемых апостолу Павлу, нет ни одного, подлинность которого не оспаривалась бы. Некоторые из них целиком отвергаются исторической критикой. Яснее всего такая подделка заметна во Втором послании Павла к фессалоникийцам. В этом послании автор его, скрывающийся под именем Павла, дает следующее предостережение: «Не спешить колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы нами посланного» (2:2). И в заключение прибавляет: «Приветствие моею рукою, Павловою, что служит знаком во всяком послании; пишу я так…». Именно эти слова и выдали нашего автора.

Ряд других посланий апостола Павла представляет, быть может, самые древние литературные произведения христианства. Но об Иисусе они не сообщают почти ничего, за исключением того факта, что он был распят и вновь воскрес.

Итак, мы видим, что нет ни одного вывода, который мы могли бы считать вполне достоверным результатом христианской литературы относительно Иисуса.

В лучшем случае из всех известий ранней христианской литературы мы можем извлечь как историческое зерно только то, что сообщает нам Тацит, т. е. что в царствование Тиберия был казнен пророк, от которого ведет свое происхождение секта христиан. Но о том, что делал и чему учил этот пророк, нельзя сказать ничего определенного. Ни в коем случае не мог он произвести такого впечатления, о котором рассказывают нам ранние христианские источники, иначе нам сообщил бы об этом Иосиф Флавий, повествующий о самых незначительных событиях. Проповедь и казнь Иисуса не возбудили среди его современников ни малейшего внимания. Но если Иисус действительно был агитатором, которого чтила одна секта как своего руководителя и передового борца, то значение его личности должно было расти вместе с ростом этой секты. Тогда вокруг этой личности начал сплетаться легендарный венец, в который набожные люди вплетали все, что, по их мнению, эта идеальная личность сделала и сказала. И чем больше Иисус становился идеалом для всей секты, тем больше старалось каждое из многочисленных течений, из которых оно с самого начала состояло, приписать этой личности именно наиболее дорогие для него идеи, чтобы потом ссылаться на ее авторитет. Таким путем образ Христа, как он рисовался сначала в передававшихся из уст в уста, а потом и записанных легендах, все больше и больше превращался в сверхчеловеческую личность, становился вместилищем всех идеалов, развиваемых новой сектой; но вместе с тем он превращался все больше в полный противоречий образ, отдельные черты которого не гармонировали друг с другом. Когда эта секта сделалась прочной организацией, всеобъемлющей церковью, господство в которой приобрела определенная тенденция, одной из ее главных задач явилось составление определенного канона, списка всех ранних христианских сочинений, признаваемых ею достоверными. К числу их принадлежали только те, которые говорили в духе господствующей тенденции. Все евангелия и другие сочинения, дававшие образ Христа, несогласный с этой тенденцией, были отвергнуты как еретические, ложные, или как апокрифические, не вполне надежные, и больше не распространялись. По возможности такие сочинения и списки уничтожались, так что до нас дошли, только очень немногие. Принятые в канон сочинения, в свою очередь, были подвергнуты редакции, чтобы внести в них возможно больше единства, но, к счастью, это было сделано настолько неискусно, что следы более ранних, «уклоняющихся» изложений всюду проглядывают и указывают на ход этого процесса.

Но церкви не удалось установить таким образом единство мнений, да она и не могла достигнуть этого. Развитие социальных условий порождало все новые различия во взглядах и стремлениях в пределах церкви. А благодаря противоречиям, которые, несмотря на все редакции и поправки, отличали признанный церковью образ Христа, эти различные течения всегда находили в нем нужные им черты. Таким образом, борьба социальных противоположностей, в рамках христианской церкви, превратилась, по-видимому, в простую борьбу из-за толкования слов Иисуса. И поверхностные историки думают даже, что все крупные, часто столь кровавые столкновения в христианском мире, совершавшиеся под религиозным флагом, являлись только борьбой из-за слов и представляют печальное свидетельство глупости рода человеческого. Но при всякой попытке объяснить какое-нибудь массовое социальное явление глупостью участвовавших в нем людей, эта видимая глупость доказывает только непонимание наблюдателя и критика, не умеющего войти в чуждую ему психологию и проанализировать лежащие в ее основе материальные условия и движущие силы. В действительности же при спорах различных христианских сект из-за различного значения слов Христа друг с другом боролись обыкновенно очень реальные интересы. Развитие нового мышления и вытеснение им церковного все больше лишали борьбу за истолкование образа Христа ее практического значения и все больше сводили ее к различным теологическим тонкостям, с помощью которых поддерживаются традиции церковного мышления.