Глеб Ястребов - Кем был Иисус из Назарета?

Вырисовывается картина, очень далёкая от карикатурного представления об Иисусе, которое нередко можно встретить в христианских кругах: Иисус ходит по Галилее, направо и налево нарушая Тору и называя себя Богом, а в подтверждение передвигаясь по воде и повелевая бурями. Так могло бы выглядеть скорее явление на галилейскую землю какого-нибудь Посейдона или Аполлона. Иисус, каким мы видим его в ранней аутентичной традиции, совсем другой: в центре всего внимания и всей жизни его стоит Бог Израилев; и от себя, и от других он требует одного — любви и послушания этому Богу. Выпячивать себя — немыслимо, ибо творению необходима скромность перед своим Творцом.

Мы не поймём проповедь Иисуса, если не поймём, какое значение он придавал тому обстоятельству, что Бог — не просто Владыка и Творец мироздания, но и Отец своим творениям.

Опять же здесь иногда возникает недоразумение. Некоторые думают, что в иудаизме Бог мыслился исключительно как Творец и Царь, а Иисус объяснил, что Бог ещё и отец. Представление о (высшем) Боге как об Отце было распространено в древности. Скажем, в языческой Греции Зевс считался «отцом», даже «отцом богов и людей». И, конечно, представление о Боге Израилевом как об Отце было хорошо известно древним израильтянам, да и последующему иудаизму. В Книге Исход от лица Бога сказано: «Израиль — сын Мой, первенец Мой» (Исх 4:22). В Книге Второзакония уже сам Моисей говорит Израилю о Боге: «Не Он ли Отец твой, который усвоил тебя, создал тебя и устроил тебя?» (Втор 32:6). И также: «Вы сыны Господа Бога вашего» (Втор 14:1). В ряде библейских текстов «Отец» встречается и как обращение к Творцу. Например: «Только Ты — Отец наш... Ты, Господи, Отец наш» (Ис 63:16); «Ты Отец мой, Бог мой и твердыня спасения моего» (Пс 88:26). Более того, в иудаизме времён Иисуса было известно и молитвенное обращение «Отче наш», «Отче мой» (4Q502, 4Q372). В синагогальных молитвах с древности утвердилось обращение к Богу: «Отче наш, Царь наш!»

Иногда уникальность видели в другом: Иисус обращается к Богу арамейским словом «Абба» (в русских переводах обычно: «Авва»). Поскольку так обращались в Палестине дети к своим отцам, некоторые учёные предлагали понимать его как «Папа», «Папочка», причём считали (без малейших на то доказательств), что сторонники традиционного благочестия выступали против подобной фамильярности. На наш взгляд, такое амикошонство в отношениях с Богом покоробило бы не только фарисеев, но и самого Иисуса. Тот факт, что слово «Абба» не использовалось (насколько мы знаем) в синагогальных молитвах, связан лишь с тем, что для литургического языка вообще характерен более высокий слог; кроме того, при молитвах общинных было естественно вводить обращения от лица всей конгрегации («Отче наш »).

Далее, с одной стороны, не будем забывать, что во всех четырёх Евангелиях есть лишь один (!) случай, когда Иисус называет Бога «Абба» (Мк 14:36): в момент, быть может, самой жаркой и тяжёлой молитвы в своей жизни (в Гефсиманском саду перед арестом). (К тому же здесь у нас нет уверенности в исторической достоверности: Иисус при этой сцене находится один.) С другой стороны, из более поздних раввинистических текстов ясно, что и другие учителя Закона иногда могли называть Бога «Абба» (Таанит 23б).

Оставим лучше бесплодные разговоры об уникальности и осознаем, что для Иисуса дело было не в уникальности, а в акцентах. (Мы уже видели, что к уникальности он, перенявший из библейской и послебиблейской традиции очень многое, никоим образом не стремился.) Ибо одно дело — по привычке величать Бога Отцом, произносить соответствующие молитвы, и совсем другое — впитать это всей сутью своего существа, сделать это центром своей жизни. Для Иисуса было верно второе, и это — то, что он старался привить своим ученикам. Мы знаем, что ранние христиане обращались к Богу словом «Абба» (Гал 4:6; Рим 8:15). Заимствовали они это из практики самого Иисуса: он, несомненно, учил их воспринимать свои отношения с Творцом как отношения близкие и, если угодно, семейные. (Слово «Папочка» с его слащавой сентиментальностью, конечно, здесь не подходит: в патриархальной культуре I века отец был фигурой не только близкой, но и предполагающей некоторую дистанцию с детьми, необходимость глубокого почтения и послушания.) Иными словами, если человек совершил грех (т. е. нарушил заповедь Торы), он тем самым не просто нарушил некое бездушное законодательство или оскорбил предельно далёкого властелина, но нанёс обиду близкому и дорогому существу (см. выше главу 8: притча о блудном сыне). Именно этому учил Иисус сборщиков податей, нечестных коммерсантов, проституток и других людей, на частое общение с которыми пеняли ему фарисеи: он пытался привить им ощущение Бога не как абстрактного и далёкого Законодателя, а как живого Отца. (Ср. Евангелие от Фомы 3б: «Когда вы познаете себя, тогда и вы будете познаны, и поймёте, что вы — дети Отца Живого».)

Нет никаких сомнений, что всё вышесказанное Иисус относил и к себе. Возникает, однако, вопрос: считал ли Иисус себя сыном Божиим в каком-либо особом смысле? Для понимания его личности и проповеди этот вопрос имеет колоссальное значение.

На этот вопрос следует ответить утвердительно. Хотя было бы наивно считать все евангельские высказывания на сей счёт аутентичными (особенно речи в Евангелии от Иоанна!), есть несколько отрывков, которые не производят впечатление выдуманных. Прежде всего, это высказывание, где Иисус говорит о своём незнании точных сроков Конца:

О дне же том или часе никто не знает: ни ангелы небесные, ни Сын, но только Отец.

Сложно представить, что кто-то из христиан дерзнул бы приписывать незнание сроков тому, кого они считали Господом и Мессией. «Согласно еврейской традиции, Авраам, Моисей и другие праведники предвидели всю последующую историю и конец мира; неужели ученики Иисуса вложили бы в его уста фразу, которая делала бы его меньше их?» (У. Дэвис, Д. Эллисон). Скептики возражают следующим образом: ранние христиане, столкнувшись с задержкой парусии, могли выдумать это речение, чтобы объяснить, почему Иисус не был более точен в своих предсказаниях. Возражение неубедительно: в нынешнем марковском контексте речь идёт лишь о незнании точной даты («дня и часа»), но при этом Марк не сомневается, что Конец наступит при жизни современников Иисуса (Мк 9:1; 13:30; см. подробнее главу 5). Заметим также, что само по себе это высказывание абсолютно правдоподобно в устах Иисуса: столкнувшись с задержкой Конца, обещанного Иоанном Крестителем, он мог лишь отвечать вопрошающим, что не знает точно, когда наступит Конец. (Будучи, однако, уверенным в общей правоте Крестителя, он полагал наиболее вероятным, что ждать придётся недолго.)