Глеб Ястребов - Кем был Иисус из Назарета?

Как вписывается Иисус в эти надежды? Разумеется, он никак не подходил на роль помазанного Первосвященника: его происхождение из колена Иуды автоматически исключало его из кандидатур, да и ни из чего в текстах не видно, чтобы он претендовал на нечто подобное. Евангелисты и другие новозаветные авторы, как известно, видят в Иисусе прежде всего давидического Мессию. Их логика понятна. Они ориентируются на родословную Иисуса: Иисус происходил, в сущности, из старинной аристократии (пусть даже обедневшей, оттеснённой на обочину общества, её линии). Поскольку чаяли-то все израильтяне, главным образом, справедливой теократии, а Иисус был её вестником, такой взгляд на Иисуса вполне понятен. В самом деле, чего проще? Иисус имеет законное право на трон Давида, Иисус — главный провозвестник будущей теократии, Иисус собирает всех верных вокруг себя, и к тому же назначил двенадцать правителей для восстановленных двенадцати колен Израилевых. Вывод ясен: давидический Мессия.

Все эти выкладки хорошо сходятся, и тем удивительнее, что у нас нет ни одного мало-мальски надёжного высказывания, где Иисус называл бы себя Мессией или хотя бы выражал недвусмысленное согласие на эту роль и титул. Рассмотрим два единственных отрывка, где это может иметь место. Первый из них — исповедание Петра в Кесарии Филипповой. Вот как его описывает древнейший наш источник, Евангелие от Марка:

И пошёл Иисус с учениками своими в селения Кесарии Филипповой. Дорогою он спрашивал учеников своих: «За кого почитают меня люди?» Они отвечали: «За Иоанна Крестителя; другие же — за Илию; а иные — за одного из пророков». Он говорит им: «А вы за кого почитаете меня?» Пётр сказал ему в ответ: «Ты — Мессия». Но (Иисус) запретил им, чтобы никому о нём не рассказывали.

Под Мессией в данном случае понимается давидический Мессия. Но что стоит за реакцией Иисуса? Уже Матфей счёл нужным вложить в уста Иисуса развернутое одобрение (хотя и с оговоркой в Мф 16:20), а последующая христианская традиция обычно воспринимала Мк 8:27–30, как если бы там было сказано: «Да, правильно, но помалкивайте об этом». Однако этих слов Иисус не произносит , да и вообще, если называть вещи своими именами, не говорит ни чёткого да, ни чёткого нет. Чуть ниже он называет Петра «сатаной» (т. е. «противящимся» Мк 8:33/Мф 16:23), и ясно, что Пётр не понял его намерения. В общем, создаётся впечатление, что если имеется в виду и «да», то не безусловное. Более того, заметим, что мнения тех людей, которые считают его за Илию или пророка, не опровергнуты. Стало быть, вопреки популярному мнению Иисус здесь отнюдь не даёт согласия (или, по крайней мере, ясного согласия) называться Мессией.

Более ясный случай, казалось бы, мы имеем на суде Синедриона . Марк предлагает следующую версию:

Опять первосвященник спросил его и сказал ему: «Ты ли Мессия, Сын Благословенного?» Иисус сказал: «Я. И вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы и грядущего на облаках небесных».

Получается, таким образом, что единственное явное «да» у нас ограничено тем гипотетическим случаем, при котором не было никого из учеников Иисуса . Ни Петра (традиционно, но не вполне точно считающегося основным источником Марка), ни кого-либо другого из Двенадцати на Синедрионе не было. Откуда Марк вообще знает, что там происходило? Как мы увидим в главе 11, сцена допроса не выглядит достаточно достоверной. Создаётся впечатление, что евангелист вообще не имел точной информации и исходил из общих соображений. Скажем, он мог думать, что Иисус не называл себя Мессией в беседе с учениками, но уж на суде Синедриона-то назвал (не мог же он вообще ни разу не назвать себя Мессией!). Или, возможно, у Марка была приблизительная информация по слухам. Но тогда многое упирается в точные формулировки, а ими-то мы и не обладаем. Заметим, что Матфей, редактируя Марка, превращает однозначное «Я» в двусмысленное «Ты сказал» (Мф 26:64), что, конечно, есть согласие, но выглядит как согласие небезусловное (нечто вроде «в каком-то смысле», или «если тебе угодно так выразиться», «отчасти» или даже «не совсем» и т. д.). Лука также заменяет «Я» на уклончиво-двусмысленную фразу: «Если скажу вам, вы не поверите. Если же спрошу вас, вы отвечать не будете» (Лк 22:67–68). Почему же Матфей и Лука так отходят от Марка? Возможно, они корректируют его в свете более точных сведений, что Иисус не дал чёткого ответа. А возможно, они имели перед собой другой текст Марка: есть рукописи — меньшие по ценности, — которые и для Марка дают вариант «Ты сказал». Стало быть, и Мк 14:61–62 не может считаться свидетельством.

Более серьёзным аргументом в пользу того, что Иисус считал себя Мессией, можно считать аргумент косвенный: надпись на кресте , описывающая «вину» Иисуса. Согласно Марку, она выглядела так:

Царь Иудейский.

Надпись была видна всем публично, её не могли не видеть присутствовавшие при казни ученицы Иисуса. Значит, тут Марк, скорее всего, точен. Но насколько был точен Понтий Пилат, отдавая соответствующий приказ? Этого мы не знаем. Проповедь Иисуса была гораздо более опасна для иудейской элиты, чем для римских властей, поэтому (см. подробнее главу 11) Евангелиям можно верить в том отношении, что Пилат действовал по просьбе или под давлением верхушки Синедриона. Но если Иисусу инкриминировали политические мотивы, то запросто могли и преувеличить его политические амбиции. Более того, поскольку вокруг Иисуса как учителя и чудотворца с аристократической родословной, несомненно, так или иначе витали мессианские чаяния, в основу приговора могли лечь не притязания самого Иисуса, а то, что говорили о нём многие окружающие. Полагаться в решении столь важного исторического вопроса, как мнение Иисуса о своём мессианстве, на мнение Понтия Пилата (или первосвященника Каиафы), весьма рискованно!

Вынести окончательный вердикт очень трудно. С одной стороны, важность титула Мессия для раннего христианства могла иметь место лишь в одном случае: если Иисус никогда прямо не отвергал титула «Мессия». Это может значить либо то, что он принимал этот титул с оговорками, либо то, что сам ещё не составил окончательного мнения о предназначенной ему роли. С другой стороны, исключительно важны следующие факты: Иисус не объявлял себя Мессией публично; Иисус не говорил об этом в беседе с учениками; Иисус вообще практически никогда не поднимал мессианскую тему — не пытался ни развеять ложные, с его точки зрения, представления, ни уточнить правильную концепцию мессианства . (Всё это привело к тому, что титул «Мессия» вообще отсутствует в таких двух ранних сборниках речений, как Евангелие от Фомы и источник Q.) На наш взгляд, отсюда можно сделать лишь один честный вывод: категория мессианства не имела для Иисуса существенного значения. Он не считал, что мессианство — это то, чем должны быть заняты умы и сердца его аудитории, и, видимо, его собственные ум и сердце тоже не были в эту сторону направлены. К народу он выходил с призывом обратиться к Богу, а не с призывом уверовать в собственный царский титул.