Лев Толстой - ТОМ 24 — ПРОИЗВЕДЕНИЯ 1880—1884

Ин. II, 23. И когда он был в Иерусалиме на празднике пасхи, то многие, видя чудеса, которые он творил, уверовали во имя его.

И когда он был в Иерусалиме на празднике пасхи, многие поверили в его учение, понимая доказательства, которые он приводил.

24. Но сам Иисус не вверял себя им, потому что знал всех,

Сам же Иисус не отдавался вере их, потому что он сам знал всё. 1

25. и не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке; ибо сам знал, что в человеке.

И потому ему не нужно было, чтобы кто-нибудь указывал о человеке, он сам знал, что есть в человеке.

ПРИМЕЧАНИЕ

1) Во многих списках стоит вместо πάντας— πάντα, т. е. всё.

Мр. XI, 18. Услышали это книжники и первосвященники и искали, как бы погубить его; ибо боялись его, потому что весь народ удивлялся учению его.

И книжники и старшины священников слышали это. И подыскивались, как бы его погубить, потому что они боялись его оттого, что весь народ дивился на учение его.

Вот объяснения церкви на изгнание из храма.

И нашел, что в храме , то есть во дворе храма, называвшемся двором язычников, продавали и пр. (см. примечание к Матф. XXI, 12).

Бич из веревок: символ гнева Божия на оскорбляющих святость храма, а равно символ власти Господа, ревнующего об очищении дома отца своего небесного.

Вынесите это и проч. Голуби были в клетках или корзинах, и оттого Господь, изгоняя торгующих животными, вместе с сими последними, относительно голубей делает распоряжение, чтобы продавцы их вынесли их.

Не делайте дом отца моего домом торговли: когда Господь в последний раз выходил из храма, он назвал его не домом отца своего, но дом ваш (Матф. XXIII, 38), означив тем оставление Богом этого храма; теперь же Христос называет еще храм домом отца своего, ибо не обнаружилось еще противление его служителей Христу и Богу и он ожидает еще покаяния народа в лице его представителей.

Домом торговли: выражение менее сильное, чем употребленное при вторичном очищении храма, когда Господь сказал, что иудеи дом молитвы сделали вертепом разбойников (Мф. XXI, 13); первое означает, что в святое храмовое служение привзошли в сильной степени нечистые мирские интересы, последнее же выражает совершенное извращение характера святого дела, богоборственный фанатизм, до которого дошло и в котором выразилось, наконец, это омирщение целого священнослужения. Если бы спросили, как случилось, что эти продавцы так подчинились воле и слову Господа, что по его велению оставили свою торговлю и вышли из двора храма со всеми предметами торговли, то надобно заметить: 1) что их совесть подсказывала им, что они в самом деле нехорошее дело делают в святом месте, и потому, когда Господь с силою напомнил им об этом, совесть их еще сильнее заговорила и заставила их исполнить веление его беспрекословно, 2) слава об Иисусе из Назарета, как пророке или человеке необыкновенном, вероятно, в это время уже довольно распространилась в народе; пилигримы из Галилеи, конечно, принесли и в Иерусалим вести о чудесах, совершенных им в Галилее, о событии при крещении Господа, и свидетельства о нем пророка Иоанна были, конечно, в свежей памяти у жителей Иерусалима и его окрестностей; во всяком случае: 3) Господь явил здесь свою божественную власть, которой не могло ничто противиться в сем случае.

На это иудеи сказали: может быть, это были некоторые из торговавших, которым велено было удалиться со двора храма с предметами их торговли, но вероятнее то были начальники храма: священники и старейшины, которые чувствовали себя оскорбленными в своей власти над храмом таким необыкновенным действием не принадлежащего к ней галилеянина. Этим действием своим Господь несомненно и для них являл себя в качестве пророка — чрезвычайного посланника Божия; которые же из них были порассудительнее, то из слов Господа, назвавшего храм домом отца своего, могли доразумевать, что он более, чем пророк. Так как Моисей, Илья и другие чрезвычайные посланнику Божии доказывали иногда свое чрезвычайное посланничество делами необыкновенными, чудесами, то обступившие теперь Господа иудеи требовали от него какого-либо необыкновенного действия, чуда, в доказательство того, что он имеет власть так распоряжаться в храме, как пророк, как сын Божий.

Говорят : уверь нас каким-нибудь чудом, что ты сын Бога и что ты им послан. Ибо откуда видно, что Господь сего дома отец тебе? (Феофил). Знамение, явленное в самом действии очищения храма как действии необыкновенном и имевшем такое сильное влияние на осквернявших святое место торговлею, это знамение они просмотрели и потребовали от Господа более разительного, для их духовной слепоты, чуда.

Разрушьте (повелительное наклонение имеет нередко значение будущего времени: разрушите) храм сей и проч.: евангелист далее сам объясняет, что значит это изречение Господа, когда говорит, что он говорил сие о храме тела своего (ст. 21); значит, он говорил о насильственной смерти своей. Соответственно сему слова: Я в три дня воздвигну его, означают его воскресение через три дня по смерти, как и истолковали то самое ученики сто по его воскресении (ст. 22). Итак, на требование иудеями от Господа чуда в доказательство того, что он имеет власть так действовать во храме, он отвечает указанием на величайшее чудо, свидетельствующее о нем как о мессии, чудо воскресения его из мертвых…

Так Господь с самого начала своего общественного служения предсказывал о своей смерти и воскресении.

Я воздвигну его: этими словами Господь дает доказательство своего божественного всемогущества, ибо ни один умерший не может своею силою и властью воскресить тело свое. Не сказал: отец воздвигнет, но я воздвигну, употребив собственную силу, а не нуждаясь в чужой силе (Феофил). [6] Толк. Ев. Архм. Мих.; Ев. Иоанн. стр. 72–75

Вот что говорит Рейс (Reuss. Bible, Nouv. Test. vol. II, page 137, 138):

Вместе с учениками, которые верили, находились (здесь в первый раз) иудеи, которые сомневались, которые не понимали, которые отказывались верить. Не убежденные тем, что они видели, они требуют знамения, т. е. действия чрезвычайного, чуда, чего-то такого, что, наконец, могло бы показать, что Иисус уполномочен поступать так, как он поступал. Поступок его представлял из себя нечто внушительное, даже мессианское (Мал. III, 1 и след.); но они требуют доказательства более осязательного, показаний более неоспоримых. Ответ, который дал им Христос, вызывал самые горячие споры между толкователями. По мнению самого писателя, вот что хотел он сказать: убейте меня, и я после трех дней воскресну. Другими словами: воскресение Иисуса будет самым ярким доказательством его высокого достоинства. Оно и было им на самом деле, по крайней мере в апостольском учении, с точки зрения которого эта речь понимается в совершенстве (ср. Мф. XII, 40). Если возражают, что Иисус не мог говорить так в такое время, когда ему не грозила еще никакая опасность, когда не возникало еще сколько-нибудь серьезного столкновения между ним и фарисейской партией, то при этом совсем забывают, что предметом нашей книги является не медленное и последовательное развитие отношений или положений, а от начала до конца антагонизм мира и Христа, света и мрака, и что Иисус нигде не представляется в ней, как имеющий нужду узнать мало-помалу и при различных случаях, что у него есть враги, что он подвергается опасностям, что он может быть предан смерти. Напротив, он знает с самого начала всё то, что произойдет, ибо оно зависит не от прихоти людской, но от божественного порядка, наперед установленного Провидением. Таким образом, речь, влагаемая здесь в его уста, вполне согласуется с духом этого Евангелия. Более того, речь эта очень уместно помещена там, где мы ее читаем. Явления, касающиеся учеников, окончены; теперь должно начаться действие божественного откровения на мир; писатель указывает здесь наперед, какие виды на конечный успех раскрываются перед ним: мир будет возбужден, но не захвачен; он будет побежден не путем добровольного подчинения, а чрез осуждение, которое он навлечет на себя. Это программа истории, которую мы имеем пред глазами. Размышления эти устраняют также возражение, будто слова Иисуса в том виде, в каком они приводятся и истолковываются здесь, никем не могли быть поняты, ни учениками, ни иудеями. В этом смысле можно бы было сделать такие же точно оговорки в отношении почти каждого слова, влагаемого в уста спасителя, на всем протяжении книги, ибо и в конце ученики понимают не более, чем в начале (гл. XIV, 9). Иисус говорит и евангелист пишет для просвещенных христиан и всего менее для еврейской черни, окружавшей его. Наконец, не надо упускать из виду то обстоятельство, что писатель сам говорит, что иудеи совершенно не поняли смысла сказанных слов, отнеся их к храму, постройка которого началась при Ироде. Но это явление, которое с той поры повторялось то и дело, можно сказать, на каждом шагу. Это живое и конкретное выражение того основного богословского факта нашего Евангелия, что мир оказывается неспособным постигнуть смысл тех небесных откровений, которые представлялись ему (гл. III, 12).