Филип Шафф - История христианской Церкви Том II Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. Χ.)

Ренан (р. 314) называет это послание «un beau morceau neutre, dont les disciples de Pierre et ceux de Paul durent se contenter également. Il est probable qu'il fut un des agents les plus énergétiques de la grande œuvre que était en train de s'accomplir, je veux dire, de la réconciliation posthume de Pierre et de Paul de la fusior des deux partis, sans l'union desquels l'œuvre du Christ ne pouvait que périr» {прекрасным умеренным сочинением, которым должны были остаться довольны как ученики Петра, так и ученики Павла. Возможно, оно оказалось одним из самых мощных стимулов к осуществлению важной цели, как я назвал бы посмертное примирение Петра и Павла, слияние двух партий, без союза которых дело Христа погибло бы}.

Гл. 32. Поликарп вторит учению Павла в Ad Phil., с. 1, где упоминает о «прочном корне их веры, проповеданной им от древних времен, остающейся по сей день и приносящей плоды в Господе нашем Иисусе Христе».

Гл. 49.

Гл. 46. Ср. с Еф. 4:3 и сл.

Гл. 20: Ώκέανος άνθρώποις απέραντος και οι μετ' αυτόν κόσμοι ταΐς αύταις ταγαΐς του δεσπότου διευθύνονται. Лайтфут (ρ. 84) делает следующее замечание насчет этого отрывка: «Возможно, Климент имеет здесь в виду какую–то известную, но труднодоступную землю, лежащую за Геркулесовыми столпами. Но, скорее всего, он думал о какой–то неведомой земле, лежащей далеко на западе за океаном, как Атлантида Платона или реальная, ныне открытая Америка». Лайтфут сообщает далее, что подобным образом этот отрывок понимали Ириней (II. 28, 2), Климент Александрийский (Strom. V. 12) и Ориген (De Princ. II. 6; In Ezech. VIII. 3), но в более поздний период это мнение было осуждено Тертуллианом (De Pall 2; Hermog. 25), Лактанцием (Inst. II . 24) и Августином (De Civit. Dei XVI. 9). На протяжении веков в христианской литературе преобладала идея Cosmas Indicopleustes — представление о земле как о плоской поверхности в форме параллелограмма.

См. особенно гл. 56, 58, 59, 63, в константинопольском и сирийском тексте.

Климент, Ad Cor., с. 25. Ср. с этим 1 Кор. 15 Павла.

Тертуллиан (De Resurrect. 13), Ориген (С. Cels. IV. 72), Амвросий (Нехает. V. 23, 79), Епифаний, Руфин и другие отцы церкви. Феникс был любимым символом ранних христиан, указывающим на обновление и воскресение и даже на Самого Христа; он часто изображается на монетах, медалях, кольцах, чашах и надгробиях. Но в этом отношении христиане были суеверны не более, чем их самые образованные языческие современники. Геродот слышал от египетских жрецов о чудесном погребении феникса–родителя его потомством, II. 73. Овидий и другие латинские поэты упоминают об этом, и Клавдиан посвящает этой теме поэму. Тацит (Ann. VI. 28), Плиний (Н. Nat. X. 2) и Дион Кассий (LVIII. 27) рассказывают, что феникс появлялся в Египте в 34 г. по P. X., после промежутка в 250 лет. Согласно Плинию, эта птица была привезена в Рим по приказу Клавдия и выставлена в народном собрании в 800 г. от основания города (47 г. по P. X.). Конечно, это был обман, но многие из видевших чудесную птицу поверили, что она — настоящая, и, может быть, Климент был среди них. Богодухновенный же автор, такой как Павел, никогда не использовал бы языческую басню для доказательства христианской истины. «Теперь нам известно, — говорит Лайтфут, — что эта история связана с символическим и художественным обозначением астрономических понятий. Появление феникса по истечении определенного периода символизировало солнечный восход какой–нибудь крупной звезды или созвездия». Подробнее на эту тему см.: Henrichsen, De Phoenicis Fabula (Havn. 1825); Cowper, Gebhardt и Harnack, Funk, и Lightfoot о гл. 25 Послания Климента; Piper, Mythologie und Symbolik der christl. Kunst (1847) I. 446 sqq.; Lipsius, Chronologie der Aegypter (1849), 180 sq.

Гл. 1. Обычное прочтение: γενομένας, что означает прошедшие бедствия. Так в Cod. С. Александрийская рукопись здесь повреждена, вероятно, в ней стоит [γενομ]ένας. Лайтфут, сопоставляя с сирийским вариантом, предпочитает прочтение γινομένας, «которые постигают нас» (267 и 399), и считает, что речь идет о длительных гонениях на церковь при Домициане.

βεβαιοτάτην και άρχαίαν, с. 47.

Послание относят к более поздней дате (93 — 97) Котелье, Тиллемон, Ларднер, Мелер, Шлиман, Бунсен, Ритчль, Липсиус, Гильгенфельд, Дональдсон, Вриенний, Гарнак, Ульхорн, Лайтфут (который считает письмо написанным вскоре после смерти Флавия Климента, 95 г. по P. X.), Функ (который считает его написанным после смерти Домициана, 96). Но другие авторы, в том числе Гуго Гроций, Грабе, Гефеле, Вислер, Б. X. Каупер, относят послание к более ранней дате и делают из гл. 41 вывод, что оно должно быть написано до 70 г., когда в Иерусалимском храме еще проходили богослужения. «Не везде, братья, — говорит Климент, — приносят ежедневные жертвы (προσφέρονται θυσίαι), или обеты, или жертвы за грех, или жертвы повинности, но только в Иерусалиме; и даже там они приносятся не везде (προσφέρεται), в любом месте, а только на жертвеннике перед святилищем, после того как жертва, приносимая там, осматривается первосвященником и упомянутыми служителями». Этот аргумент кажется веским, но не является бесспорным, потому что Иосиф Флавий в 93 г. также писал о жертвоприношениях в храме в praesens historicum, как будто храм еще существовал, Ant. III. 10. В гл. 6 Климент, похоже, упоминает о разрушении Иерусалима, когда говорит, что «ревность и раздоры приводили к разрушению великие города и губили великие народы». Каупер (I.c., р. 16) в качестве еще одного аргумента упоминает об отсутствии в послании упоминаний про Евангелие от Иоанна. Но синоптические евангелия также не упоминаются, хотя влияние всех евангелий и почти всех посланий на Климента четко прослеживается.

Полный текст есть в издании Константинопольского кодекса Вриеннием, р. 113–142, с примечаниями на греческом языке; в издании Функа, с латинским переводом (I. 144–171), и в издании Лайтфута с английским переводом (380–390).

Впервые о нем упоминает Евсевий, но с тем примечанием, что древние авторы его не использовали (Η. Ε. III. 38). Ириней, Климент Александрийский и Ориген знали только одно послание Климента. Дионисий Коринфский в послании к римскому епископу Сотеру действительно называет его «первым» (πρότερα), но по отношению к более позднему посланию Сотера к коринфянам (Евсевий, Η. Ε. IV. 23). Вриенний, обнаруживший полный текст, защищает теорию о том, что автор гомилии — Климент; также делает и Спринцл (р. 28), но все остальные современные ученые отказались от этой теории. Вохер (1830) приписывает послание Дионисию Коринфскому; Гильгенфельд — сначала Сотеру Римскому, потом (Clem. Ер. ed. II. 1876, p. xlix) — Клименту Александрийскому, который в юности жил в Коринфе; Гарнак (1877) — третьему Клименту, который жил в Риме между римским и александрийским Климентами; Лайтфут (App., р. 307) и Функ (Prol. xxxix) — неизвестному коринфянину, жившему до 140 г. по P. X., по причине аллюзии на Истмийские игры (с. 7) и связь с Посланием Климента. См. выше, подстр. прим. в §66.