Евгений Кузнецов - Валаамская тетрадь

Смутное время. Иссякла династия Рюриковичей. Необъятная смута охватила Московскую Русь. Предательство и распри боярской олигархии, правление царей-временщиков Бориса Годунова и Василия Шуйского. Польская интервенция: вселенский разбой и абсолютное крушение всяческой морали. Боярские кланы, а с ними авантюристы всех мастей то отшатываются к одному самозванцу, то к другому, то перекидываются на сторону государственную. И все делят, кромсают, рвут на части истерзанную, залитую кровью и заволакивающуюся дымом пожарищ Русь.

И вот в этом необъятном хаосе дошло до того, что обратились за военной помощью к заклятым врагам своим — шведам. Надо же было додуматься! В чьей безумной голове родилась эта идея? Мол, хорошие вояки, они и помогут. Они и помогли, но не избавиться от польского нашествия, а освободиться Московской Руси от своих северо-западных пределов, от выхода в Балтику. Поначалу даже и помогали всерьез. Отменный воевода, человек чести и доблести — Василий Скопин-Шуйский, племянник бездумного царя Василия Шуйского, поначалу совместно со шведами повел успешные действия против поляков. Польские военачальники почувствовали силу воинского таланта молодого русского воеводы. А было ему всего 23 года. (Кстати, достойный пример того, что не всегда молодо — зелено, добавлю — если талантливо. Александру Невскому 15 июля 1240 года тоже едва исполнилось 20 лет.)

Но нашлись мерзкие уста, нашептавшие в разверзтые для сплетен уши бездарного дяди: «Племянничек-то на трон метит, смотри, не прозевай». В 1610 году на дядином щедром пиру племянник был отравлен. Дядя с трона вскорости слетел тоже, и началась тогда вовсе беспредельщина. Тушинский вор обложил Москву. Русь агонизировала.

А в это время в горделивом Стокгольме на трон взошел новый король Густав Адольф. Правитель дальновидный, претенциозный и коварный. И вот тогда по недолгом размышлении у него рождается решение: прекратить оказывать русским помощь своими войсками, пришла пора использовать беспросветную ситуацию на Руси в свою пользу, пора наносить удар в спину. И удар был нанесен. Сокрушительный.

Командующему в Московии шведскими наемниками маршалу Якобу Делягарди отправляется секретный королевский указ. И оружие свое шведы оборачивают вспять. Осаждаются Изборск, Псков, Орешек, Корела. Псков, правда, устоял. А Новгород взяли предательством: вошли обманом, как союзники. Ворота города были настежь. Ночью обнажили мечи. К утру город пал. Девять месяцев стоял в осаде беспримерный крохотный Орешек. Взяли, когда в крепости не осталось никого в живых.

Кусок такой отхватили у московитян, что, казалось, можно подавиться, но ничего, справились, переварили. Переукрепили Орешек, переименовав в Нотебург, заложили на Неве в устье Охты Ниеншанц и в 1617 году вынудили молодого Михаила Романова и недальновидных его советников подписать унизительный Столбовский мирный договор. Берега Финского залива, Невы, северной Ладоги становятся землями шведского королевства. «Выдавливается» из этих земель не просто русское население — попирается православие. Не только русские, десятки тысяч корел уходят за ними вослед в тверские пределы. И по сей день в северных районах Тверской области существуют целые корельские деревни. Уходили не столь от шведа, сколь от лютеровой ереси, уверенные, что наиглавнейшее дело — сохранить веру отцов своих.

Официально считается, что Корела крещена была в 1225 году. Это официально. На деле же вразумляли корел долго. Валаамская братия в XVIII веке сетовала, что каждое новое поколение приходится крестить сызнова. А то окрестятся, но потом опять скатываются в язычество и в священные рощи ходят втихомолку, и даже капища кое-где сооружают. Но к XVII веку основная масса народа корельского стояла прочно на православии.

Валаамская обитель в 1611 году была разорена до основания. Не пощадили делягардовы молодцы и братию. Очень немногим удалось спастись. Пал от рук шведов и сам отец игумен Макарий. Впрочем, участь живых была мало завидней участи павших.

С трудом великим, осенней Ладогой, подолгу пережидая на западных островах лихое штормовое ненастье, добрались до берегов южных. Долгих шесть лет! Шесть лет скитались по разоренному приладожскому краю, Бог весть как добывая пропитание и всегда временное и ненадежное пристанище. Пока, наконец, не нашли себе приюта в заштатном монастырьке Святого Василия Кесарийского, вблизи Старой Ладоги. Смиренно приняли свою участь изгоев, печалясь и поминая в молитвах павшую братию и любезную их измученным сердцам разоренную обитель. Терпеливо ждали, невесть на что надеясь. В 1618 году срубили сами для себя церковь, освятили в честь Преображения Господня, стали в ней служить. Только наименование храма, Спасо-Преображенский, да воспоминания связывали с недавним прошлым. Немногочисленная валаамская братия со временем иссякла, как иссякает источник, когда уходит от него водоносный слой. Один за другим постепенно предстали иноки пред Господом. Сведения о славной валаамской обители стали изглаживаться из памяти людской. Казалось, монастырь и даже память о нем канули в Лету.

Взвивались над Русью смуты, гремели войны, сменяли один другого государи новой династии Романовых. Над обезлюдевшими островами валаамского архипелага текло время. Зимы сменяли весны, за летами следовали осени — человеческая нога не ступала на эту многострадальную землю.

Прошел век. В январе 1705 года отряд рейтар под командой генерала Апухтина дерзновенным рейдом по льдам Ладоги, по непроходимым снегам Карельского перешейка, сообразуясь с приказом государя Петра, очищает Северное Приладожье от остатков шведских гарнизонов. Проходит еще 10 лет…

И свершается чудо. Возрождается Валаамская обитель!

Документов опять не сохранилось, лишь изустное предание донесло, что архимандрит Кирилло-Белозерского монастыря отец Иринарх направил Петру прошение, в котором, известив государя о былом значении Валаамского Спасо-Преображенского монастыря, просил вспомоществования в возрождении его. Указ последовал, и в 1715 году монастырь был возобновлен. Поначалу, правда, не как самостоятельная обитель, а под управлением Кирилло-Белозерских настоятелей. Но уже с 1720 года указом Святейшего Синода он получает статут самостоятельного монастыря, и первые в нем настоятели именовались не иначе, как строители. Только в 1757 году строитель Ефрем был произведен в звание игумена. Восстает из праха и небытия Валаамская обитель. Начинается период ее возрождения, возрождения трудного, если так можно выразиться, с отдышкой, как у тяжело больного человека, впервые за многие месяцы поднявшегося с постели. Медленно и тяжело все давалось. Строились и украшались на пожертвованные медяки.