Михаил Гринберг (Зеленогорский) - Жизнь и деятельность Архиепископа Андрея (Князя Ухтомского)

«В ближайшее время он и его помощники — священники Лисенко Иван, Панченковы Михаил и Кузьма и монахини Михайлова, Смольникова, Пашко и Сальникова — предстанут перед пролетарским судом» (141).

152

Пока готовился процесс, в той же областной газете появилась новая рубрика «В поход на поповщину», где в качестве одной из первых победных реляций было объявлено, что в октябре 1928 года была ликвидирована женская коммуна «Святые Кустики», где монахини выращивали хлеб и картошку (191).

Процесс начался 20 апреля 1929 года в здании Башглавсуда под председательством председателя главного суда Башкирии Трясоногова, Отчет печатался в семи номерах и велся под общим лейтмотивом:

««Все дороги ведут в Рим», т.е. к сподвижнику и другу Колчака — к епископу Андрею, князю Ухтомскому, который находится сейчас там, где и полагается находиться помощнику Колчака» (360).

Суть речей государственного и общественного обвинителей сводились к тому, что еп. Питирим и его сподвижники изготавливали мощи, изгоняли бесов, «обманывали трудящихся» посредством распространения православной веры и вели антисоветскую пропаганду. Еп. Питирим основал в селе Вознесенском Иглинской волости «трудовую коммуну», где монахини обновляли иконы, а деятельность поставленных им священников привела, например, в деревне Кузнецовке к тому, что «всю Кузнецовку сумели обработать так, что превратили чуть ли не в монастырь. Ходили там все в черном... комсомольскую ячейку сумели стереть с лица земли» (390). Наконец государственный обвинитель заявил:

«Необходима изоляция всей этой своры от общества» (392).

Обвинения поддерживались, главным образом, показаниями местного почтальона, но были приглашены и свидетели защиты. Однако, с удовлетворением отмечает репортер, «номер, как говорится, не прошел. Эти свидетели за ложные показания были взяты под стражу и отправлены в исправдом» в соответствии с 95-й статьей УК (360).

Подсудимые не каялись, но лишь отвергли обвинения в волховании и антисоветской агитации. Приговор был оглашен в ночь на 24 апреля после четырехдневного разбора:

153

«Лодыгин Потапий (епископ Питирим) приговорен к 2 годам лишения свободы с высылкой затем из пределов Башреспублики. Смольникова Марфа к той же мере. Панченко Кузьма и Михаил к заключение под стражу на 1 год 6 месяцев, Лисенко Иван — на один год. Сальникова, Пашко и Михайлова — на шесть месяцев» (360).

Дальнейшая судьба еп. Питирима и его сотрудников известна лишь по отрывочным данным — иногда противоречивым. В Уфу он вернулся лишь в 1935 году, но уже в мае 1936 был вынужден уехать. В 1938 году он ушел в затвор (еще в 1927 году епископ принял схиму с именем Петра и с тех пор никогда не служил в полном архиерейском облачении, а только надевал малый омофор). Есть сведения, что владыка долгое время жил в горах Средней Азии вплоть до 1949 года. Далее приведем рассказ из словаря митр. Мануила:

«Скончался 1.10.1950 года. По рассказам игумена Масаила, умер сидя в кресле с поднятыми руками и благословляющим перстом. Завещал хоронить его без гроба по Афонскому уставу. Епископ Питирим в схиме Петр был творцом Иисусовой молитвы, имел дар слез и прозорливости. Спал три часа в сутки, а ложился в постель только во время болезни. Живя в затворе, совершал полный Афонский устав. Был высокого роста, фигура была прямая. Волосы на голове и бороде были белые и длинные» (289 д, 376).

Группа последователей епископа продолжала существовать и главным ее вдохновителем был священник Михаил Панченко. В 1930 году вместе с епископом его вновь арестовали и он пробыл три года в лагере, а затем три года в ссылке. Но в 1937 году вновь три года лагеря. С 1940 года он ходил между Уфой и Белорецком: служил и исполнял требы. Это была, как выразился журнал «Антирелигиозник», «церковь в чемодане». В марте 1948 года он был в Уфе, крестил двух младенцев и по доносу был опять арестован: приговор — 25 лет. Еп. Питирим, вспоминая о нем, писал, что «он нес крест за чистоту

154

Церкви» (333, 122). Отец Михаил служил вплоть до начала 70-х годов в городе Уфе и в близлежащих селениях, пока позволяло здоровье, но так и не посещал храмы последователей патриарха Сергия*.

Таковы, далеко не полно освещенные, результаты активизации антирелигиозной борьбы в Башкирии. Местные власти развернулись столь широко, что даже в центре были удивлены и предложили несколько поумерить пыл. Так, например, представитель ВЦИК, прибывший в Уфу для обследования деятельности советов, на заседании Башкирского областного комитета партии, приведя ряд примеров излишнего администрирования, предупредил:

«Нельзя было закрывать православные церкви голосами татарских товарищей; были случаи, когда за закрытие русских церквей голосовало татарское население, а за закрытие мечетей — русское. БашЦИК о 19-ти церквах, получив непосредственное указание из Москвы и обкома партии, дает телеграммы немедленно обсудить вопрос о закрытии церквей, организовать комиссии, тщательно проверить, а сам в этом же постановлении закрывает 72 церкви без обсуждения» (145, 39).

Но несмотря на все эти мероприятия, перегибы и предупреждения о «головокружениях от успехов», урон был нанесен значительный, и удары сыпались, в первую очередь, на приходы сторонников еп. Андрея. И все-таки к 1932 году идеи владыки разделяли прихожане 30 церквей и 2 прихода под управлением епископа Иова — ставленника владыки Андрея**.

*Подобные священники были широко распространены в 30-х годах и о «странствующих» и «бродячих» попах писал Ансвенсул (.161, 27). **Еп. Андрей, будучи на Сухумской кафедре, нашел 17-летнего юношу в келий, созданной им вместе с одним монахом в пещере в горах Кавказа, а уже в 20-е годы хиротонисал во епископа.

155

Осенью 1927 года еп. Андрея из Москвы высылают в Кзыл-Орду в Казахстане. Отсюда он наставляет паству, пишет письма, проповеди, теоретические рассуждения, ответы на вопросы — и все это переписывается многочисленными поклонниками и распространяется в Башкирии. И здесь его посещают единомышленники, последователи, духовные дети. Вероятно, поэтому 4 октября 1928 года — в день его хиротонии — епископ вновь арестован, переправлен на родину в Ярославль, где и провел последующие 3 года в одиночной камере N 23 местного изолятора. Именно сейчас нам хочется обратиться к освещению реакции еп. Андрея на два важнейших документа, принятых митр. Сергием относительно острейших проблем взаимоотношения Церкви и Советского государства, а также положения русского православия в границах СССР.

16/29 июля 1927 года митр. Сергием и временным при нем патриаршим Синодом была принята «Декларация» об отношении православной российской Церкви к существующей гражданской власти. Митр. Сергий, следуя политике покойного патриарха Тихона, заявил о лояльности Церкви к Советской власти и благодарил ее за обещанную легализацию церковных организаций. Однако, в «Декларации» были допущены некоторые выражения, вызвавшие отпор и противодействие значительной части епископата, младшего духовенства и мирян, расценивших их преступившими грань православной икономии*.