Игнатий Лойола - Рассказ паломника о своей жизни

Через четыре месяца после этого тот же Фигероа снова начинает производить следствие о них.

Думаю, что, кроме обычных причин, был ещё один повод: некая знатная женщина, замужняя, испытывала особое благоговение перед паломником. И вот, чтобы её не заметили, она приходила в «госпиталь» на заре, утром, завернувшись в покрывало, как это принято в Алькалё-де-Энарес [135]; войдя она снимала покрывало и шла в комнату паломника.

Но и на сей раз им ничего не сделали; и впоследствии, по завершении процесса, их даже не вызвали и ничего не сказали [136].

60. Ещё через четыре месяца, когда он жил уже в небольшом домике, а не в «госпитале», однажды к двери подходит альгвасил зовёт его и говорит: «Пойдёмте-ка со мной ненадолго». И, оставив его в тюрьме, говорит ему: «Не выходите отсюда, пока вам не будет другого приказа» [137].

Было лето, и содержали его не так уж строго, поэтому многие приходили навестить его, а он делал то же самое, что и на свободе разъяснял вероучение и давал упражнения. Он так и не захотел взять ни адвоката, ни поверенного, хотя свои услуги предлагали многие. Особо вспоминает он донью Тересу де Кярденас [138], которая направляла к нему посетителей [139]и много раз предлагала ему вызволить его оттуда. Но он ни за что не соглашался, всегда говоря «Тот, ради любви к Которому я сюда попал, вызволит меня, если пожелает».

61. Семнадцать дней он провёл в тюрьме, а его всё не допрашивали, и причины этого он не знал [140]. Наконец в тюрьму пришёл Фигероа и расспросил его о многом (вплоть до вопроса о том, соблюдает ли он субботу), и знает ли он двух таких-то женщин (это мать с дочерью), на что он сказал «да». А знал ли он об их уходе до того, как они ушли? Он сказал «нет» в силу данной им клятвы [141]. Тогда викарий, положив ему руку на плечо и не скрывая радости, сказал: «Это и было причиной того, что Вы сюда попали» Среди многих людей, ставших последователями паломника, были мать и дочь, обе вдовы, причём дочь была очень юна и весьма хороша собой. Обе они далеко продвинулись в духовном отношении, особенно дочь: настолько, что, будучи знатными, они отправились к Веронике Хаэнской [142]пешком (не знаю, просили ли они при этом милостыню) и в одиночестве. Из-за этого в Алькале пошла громкая молва, и доктор Сируэло [143], оказывавший им известное покровительство, подумал, что это заключённый подговорил их на такой шаг, и потому устроил так, чтобы его задержали.

Когда заключённый услышал, что сказал викарий, он сказал ему: «Хотите, я чуть подробнее расскажу об этом?» Тот говорит: «Да». — «Вам следует знать», говорит заключённый, «что эти две женщины много раз горячо убеждали меня в том, что они хотят пойти по всему свету, чтобы служить нищим в разных “госпиталях”, а я всегда отговаривал их от этого намерения, поскольку дочь так юна и хороша собой и т. д. Я сказал им, что, если они хотят навещать нищих, они могут делать это и в Алькале, равно как и молиться перед Святыми Дарами». Когда эти беседы завершились, Фигероа удалился вместе с нотариусом, записав всё это <���на бумагу>.

62. В то время Калисто был в Сеговии [144]. Узнав об аресте <���паломника>, он тут же пришёл, хотя только что поправился после тяжёлой болезни, и вместе с ним <���добровольно> сел в тюрьму. Но <���паломник> сказал ему, что лучше будет, если он пойдёт и представится викарию. Тот принял <���Калисто> хорошо, но сказал ему, чтобы он шёл в тюрьму, поскольку ему нужно находиться там, пока не вернутся две женщины, и тогда будет видно, подтвердят ли они то, что сказал <���паломник>. Калисто провёл в тюрьме несколько дней; но паломник, видя, что это вредит его телесному здоровью, поскольку он ещё не до конца выздоровел, с помощью одного доктора, своего большого друга, устроил так, что его освободили оттуда.

С того дня, когда паломник оказался в тюрьме, до его освобождения прошло сорок два дня. По их окончании, когда набожные <���паломницы> уже вернулись, в тюрьму пришёл нотариус, чтобы зачитать ему судебное решение: что он свободен, чтобы они одевались так же, как прочие студенты, и чтобы не говорили о предметах веры в течение четырёх лет, пока не станут учёнее, поскольку у них нет образования [145]. И действительно, паломник был тем, кто знал больше всех, но и его <���познаниям> не хватало основательности. Именно об этом он и говорил в первую очередь, когда его допрашивали.

63. Узнав об этом решении, он пребывал в некотором сомнении относительно того, что ему делать, поскольку ему казалось, что перед ним закрыли дверь в деле помощи душам, не приведя никакой причины, кроме той, что он недостаточно учён. В конце концов он решил пойти к архиепископу Толедскому, Фонсеке [146], и изложить ему всё это дело.

Он вышел из Алькалы [147]и отыскал архиепископа в Вальядолиде. Правдиво рассказав обо всём, что произошло, <���паломник> сказал ему, что, хотя он уже не подпадает под его юрисдикцию и не обязан исполнять судебное решение, тем не менее он сделает то, что ему прикажет архиепископ (обращаясь к нему на «Вы», как он обычно разговаривал со всеми). Архиепископ принял его очень радушно и, [узнав о том, что он хотел пойти в Саламанку, сказал] [148], что и в Саламанке у него есть друзья и Коллегия [149], предложив ему располагать всем этим. Затем, уходя, он вручил <���паломнику> четыре эскудо.

64. Когда он пришёл в Саламанку и молился в одной церкви, его узнала некая набожная женщина, с которой были знакомы его товарищи, поскольку они вчетвером уже несколько дней находились там. Они спросила, как его зовут, а потом отвела его туда, где остановились его товарищи.

Когда в Алькалё вынесли решение о том, чтобы они одевались как студенты, паломник сказал: «Вы велели нам перекрасить одежду — мы так и сделали; но вот этого мы сделать не можем, поскольку нам не на что её купить». Тогда сам викарий обеспечил их платьем и четырёхугольными шапочками (bonetes), а также всем остальным, <���что носят> студенты. Одевшись так, они вышли из Алькалы.

В Саламанке он исповедовался одному монаху <���из Ордена> святого Доминика в <���церкви> святого Стефана. И вот, через десять или двенадцать дней после его прихода <���в Саламанку>, духовник сказал ему: «Отцы из обители хотели бы с Вами поговорить». Он сказал: «Bо имя Божие». «Тогда», сказал духовник, «было бы хорошо, чтобы Вы пришли сюда в воскресенье пообедать. Но предупреждаю Вас об одном: они захотят узнать у Вас о многом».