Мирча Элиаде - Тайные общества. Обряды инициации и посвящения

Везде речь идет о духовном перерождении, о «палингенезии» (возрождении), которое означает радикальное изменение экзистенциального состояния миста (посвящаемого). Благодаря посвящению неофит получает новый способ существования: он становится равным Богам, отождествляется с Богами. Апофеоз, обожествление, «бессмертие» (apathanatismos — обретение бессмертия) — обычные концепции всех эллинистических мистерий 31 . Впрочем, для позднего античного мира обожествление человека отнюдь не было безрассудной мечтой. «Итак, знай, что ты бог», — писал Цицерон («О государстве», VI, 17). И в другом тексте можно прочесть: «Я тебя знаю, Гермес, и ты меня знаешь. Я — это Ты, и Ты — это я» 32 . Подобные выражения можно найти в христианских писаниях. Как говорил Климент Александрийский, «настоящий гностик (христианин) уже стал Богом» («Протрептик», VIII, 4). И для Лактанция чистый человек становится «подобным Богу» (consimilis Deo), «совсем похожим на Бога» («Божественные установления», VI, 23).

Онтологическое превращение посвященного проверяется преимущественно в его жизни после смерти. Уже у некоторых первобытных народов (меланезийцы, африканцы и т. д.) указывается на различие в посмертном состоянии (postmortem) посвященных в братства и непосвященных. Со времени Гимна Деметре прославляли счастье посвященных в другом мире и жалели тех, кто умер, не прикоснувшись к Таинствам. «Счастлив тот человек из живущих на земле, который это видел. Тот, кто не познал святых оргий, и тот, кто не участвовал в них, не обретет после смерти ту же судьбу в мрачных краях» («Гимн Деметре», 480–482). «Счастлив тот, кто видел это прежде, чем уйти под землю! — восклицал Пиндар. — Он узнал конец жизни! Он узнал и начало…» («Погребальные песни», фрагмент 10). «О, трижды счастливы те смертные, которые созерцали Таинства и после этого уйдут к Гадесу; только они смогут там жить; для других все будет страданием» (Софокл, фрагмент 719 Dindorf, 348 Didot).

В эпоху эллинизма мысль, что посвященный в Таинства пользуется привилегированным духовным положением как при жизни, так и после смерти, стала еще более популярной. Посвящение принимали, чтобы получить онтологический статус сверхчеловека, более или менее божественного, и обеспечить себе посмертную жизнь, то есть бессмертие. И, как мы видели, мистерии использовали классический сценарий: мистическая смерть неофита, за которой следует новое рождение — духовное. Для истории религий значение греко-восточных мистерий состоит главным образом в том, что они иллюстрируют необходимость личного религиозного опыта, охватывающего человеческую жизнь целиком, то есть, используя христианскую терминологию, его «спасение» в вечности. Подобный личный религиозный опыт невозможен в рамках публичных культов, главная функция которых состояла в освящении гражданской жизни и государства. В больших исторических цивилизациях, где таинства приумножились, мы более не встречаемся со специфической ситуацией первобытных культур. Там, как мы неоднократно отмечали, посвящение молодежи было связано со всеобщим возрождением как человеческих коллективов, так и Космоса. Совсем иначе было в эллинистическую эпоху: огромный успех мистерий показывал разрыв между религиозной элитой и государственной религией, разрыв, который христианство усугубит и сделает, по крайней мере для нескольких эпох, окончательным 33 .

Но для нас интерес к мистериям заключается в том, что они показывают постоянство традиционных тем посвящения и их способность к бесконечному воспроизводству и обогащению новыми ценностями. В мире эллинизма мы находим то же положение вещей, что и в Индии: древний сценарий может быть взят и использован для многочисленных и разнообразных духовных целей, начиная с «мистического единения» (unio mistica) с Божеством, дарующего бессмертие, до получения конечного освобождения, нирваны. И это потому, что сценарии посвящения неразрывно связаны с самой структурой духовной жизни, потому что посвящение было необходимо для того, чтобы выйти за рамки естественной жизни человека и приблизиться к освященному образу жизни.

Показателен тот факт, что таинства развили воображение, которое породило обширную философскую и духовную литературу, особенно в период поздней античности. Отождествление философии и посвящения стало лейтмотивом с начала возникновения пифагореизма и платонизма. Даже обряды «майя» (maia= мать, кормилица, повитуха), с помощью которых Сократ пытался «родить» нового человека, имели свой прототип в обрядах посвящения первобытных обществ: они тоже «рожали» неофита, то есть помогали ему родиться к духовной жизни. Мотив «родов» в посвящении сопровождался к концу античности темой духовного отцовства, уже засвидетельствованного в поздних брахманизме и буддизме. Святой Павел имел «духовных сыновей» — сыновей, которых породила его вера.

Но есть и другое. Стремясь приоткрыть тайну различных эллинистических таинств, многие философы и теософы предлагали аллегорические толкования обрядов посвящения. Большинство этих толкований интерпретировали обряды таинств как ряд последовательных действий, направлявших человеческую душу к ее вознесению к Богу. Достаточно прочесть Ямвлиха, Прокла, Синесия, Олимпиодора и других неоплатоников или мистериософов последних столетий античности, чтобы понять, до какой степени они уподобляли посвящение в таинства психодраме, благодаря которой душа может отделиться от материи и, возродившись, улететь на истинную родину, в сверхчувственный мир. Они продолжили тем самым процесс переоценки духовных ценностей, уже прозвучавший в элевсинских таинствах. Там тоже в определенный исторический момент земледельческий обряд включил в себя новые религиозные ценности. Мистерия, сохраняя первобытную земледельческую структуру, обращалась теперь не к плодородию пашни или благосостоянию общины, но к духовной судьбе каждого миста (посвящаемого) в отдельности. Так поздние комментаторы «обновляли» древние ритуалы; «читали» в них свои собственные духовные проблемы, связанные с глубоким кризисом их эпохи.

Поэтому мы вряд ли можем использовать эту огромную массу имеющихся комментариев для объяснения исходного значения орфических, эллинистических и других таинств. Но хотя подобные аллегорические трактовки не способны представить нам «исторические реалии», они, тем не менее, имеют определенную ценность. Действительно, эти трактовки отмечены последующей синкретической духовностью. Многочисленные гностики, христиане и гетеродоксы первых веков нашей эры черпали оттуда свои идеи, символы, ключевые образы. Патетическая драма человеческой души, ослепшей и омертвевшей, забывшей себя, раскрывалась писателями-гностиками с помощью сценариев и философских толкований мистерий. Благодаря гностикам повышение ценности эллинистических мистерий и их опыта, ритуально ведущего от «гибели» к возрождению «души», отмечено в Европе и Азии. Некоторые аспекты этой мистериофонии дожили до средних веков. Наконец, вся доктрина была реанимирована в кружках литераторов и философов, пришедших к неоплатонизму в Италии эпохи Возрождения.