Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

Сказав все это, спросим себя: что же привносит Новый Завет в вопрос единства и многообразия в церкви? Что, в частности, привносит Новый Завет в наше понимание глубоких основополагающих структур, выражающих собой единство христианства и его многообразие?

В своей книге "Единство и многообразие в Новом Завете" [728]я, к немалому своему удивлению, прихожу к заключению, имеющему отношение к теме нашего сегодняшнего разговора. Его можно выразить в таких словах. Новый Завет не обладает фундаментальным единством — если под таковым подразумевать некоторую признанную словесную форму, с последовательностью применяемую по всему спектру новозаветных документов. Но он обладает некой признанной сердцевиной, ядром общей веры, которая (сердцевина) нашла свое выражение в различных терминах, применяемых в различных контекстах, на которую нанизываются другие элементы веры и исповедания, — и в них, в зависимости от контекста, могут акцентироваться те или иные различные, а порой и вовсе противоречивые, черты. В начале заключительной главы (§ 75.1) я так подытожил это положение [729]: "Центром единения" и "объединяющим элементом" в первоначальном христианстве являлось

единство исторического Иисуса и прославленного Христа, то есть убеждение в том, что, с одной стороны, вдохновенный бродячий проповедник из Назарета, Который исполнил Свое служение, умер и воскрес ради того, чтобы, наконец, объединить человека и Бога, а с другой — та Божественная сила, которая позволяет христианам молиться и с помощью которой они встретились с Богом и были приняты Им, — это одно и то же лицо — Иисус, человек, Христос, Сын Божий, Господь, животворящий Дух.

Я считаю, что так можно выразить и принцип "фундаментального единства" в Новом Завете [730]. Попытаюсь сейчас вкратце повторить свой анализ — это имеет прямое отношение к нашему разговору.

Что подразумеваем мы под "фундаментальным единством" в Новом Завете? Что конкретно мы ищем? По каким признакам распознаем? Я могу предложить два возможных критерия; один берет начало по большей части в Новом Завете как источнике исторических сведений об истоках христианства, другой — в Новом Завете как Писании. В первом больший упор делается на слово "фундаментальное": фундаментальное единство — это то, которым христианство было объединено с самого начала, имеющее отношение к историческому основанию христианства. В другом имеется несколько большая склонность к ударению на слове "единство": фундаментальное согласие есть элемент, общий для всех новозаветных писаний, основополагающая вера или исповедание, подтверждаемые или воспринятые всеми новозаветными документами. Когда мы спрашиваем, какие элементы христианства обладают обоими признаками, тогда мы и продвигаемся к тому типу ответа, что я привел выше. Его можно свести к двум словам — "Пасха" и "Пятидесятница".

а) Пасха. Трудно сомневаться в том, что воскресение Иисуса — самое сердце христианства — фундаментальное в смысле обоих вышеназванных признаков.

По этому вопросу в источниках имеется полная ясность. Как бы далеко по времени мы ни проникали, наиболее общим элементом веры и свидетельства является именно воскресение Иисуса. О нем — центральное утверждение уже достаточно хорошо сложившегося к тому времени обобщения, символа веры, приводимого Павлом в 1 Кор 15:3,5: "что Христос умер за грехи наши… и что Он явился Кифе, потом — Двенадцати…" Это выражение Благой вести, которое, как утверждает Павел, он получил сам, то есть, надо полагать, при своем обращении. Поскольку обращение Павла произошло не позже трех лет со дня смерти Иисуса, а весьма возможно, что и того раньше, это утверждение одним махом переносит нас во времена, на два–три года отстоящие от самого события. То, что вера в воскресение Иисуса принадлежит к числу наиболее ранних формулировок, к которым по праву может быть применен термин "христианские", подтверждается подобным свидетельством в других местах у этого же раннехристианского автора, Павла. Например, некоторые элементы символа веры различаются в Павловом письме к римским церквам — приводимые Павлом вероисповедные формулировки, не в последнюю очередь призванные уверить его читателей в Риме в том, что он придерживается той же веры, что и прочие апостолы. Большинство из них имеют центром воскресение Иисуса (КП):

…родившемся от семени Давидова по плоти, поставленном Сыном Божиим в силе, по духу святости, в воскресении из мертвых

Который предан был за согрешения наши и воздвигнут для оправдания нашего

Христос Иисус, умерший, но и восставший… Который пребывает по правую сторону Бога…

Потому что, если ты исповедуешь устами твоими Иисуса Господом и уверуешь сердцем, что Бог воздвиг Его из мертвых, ты будешь спасен

Нет необходимости далее иллюстрировать эту мысль. Эти и другие, ставшие уже традиционными, отрывки, обнаруживаемые в самых ранних из новозаветных писаний, служат несомненным доказательством тому, что вера в воскресение Иисуса составляет самый что ни на есть глубинный фундамент христианства. Самое раннее исповедание, к которому приложимо название "христианское", есть утверждение, что "Бог воскресил Иисуса из мертвых" [731] .

То же заключение сильно напрашивается, когда мы предпринимаем исторические исследования первых описаний Пасхи. Как бы ни оспаривали это иные новозаветные библеисты, трудно не прийти к заключению, что повествования об опустевшей гробнице Иисуса основываются на фактически существовавших исторических рассказах. И уж вряд ли кто‑нибудь усомнится в центральном утверждении, содержащемся в описаниях явлений Иисуса после воскресения, — в утверждении, что Его "видели" живым после смерти многие из Его первых учеников, — причем видели так, что, к своему удивлению, вынуждены были признать, что Он был "воскрешен из мертвых" [732]. Даже самые скептические оценки этих свидетельств едва ли в состоянии не прийти к заключению, что христианство началось с "появлением пасхальной веры". Итак, в терминах исторических оснований не приходится сомневаться, что воскресение Иисуса — один из аспектов фундаментального единства в Новом Завете.

Подобное же получается, если окинуть взглядом всю совокупность новозаветных писаний. Кульминация каждого из четырех Евангелий — обещание или сообщение о явлении Иисуса после смерти, Иисуса, воскрешенного из мертвых. Книга Деяний Апостолов начинает свой рассказ о первоначальном росте и распространении христианства ровно с этого момента, и проповеди, содержащиеся в Деяниях, уделяют больше места утверждению Христова воскресения, чем чему‑либо другому. Утверждение, что Иисус был воскрешен из мертвых, находится в самом центре христианской вести — и это настолько самоочевидно, что, например, самую раннюю проповедь Петра можно резюмировать как "проповедание в Иисусе воскресение из мертвых" (Деян 4:2), а проповедь Павла в Афинах можно ошибочно принять за провозглашение двух новых божеств — Иисуса и Анастасия (Деян 17:18). Мы уже видели, насколько фундаментальным выглядело воскресение для Павла. Приведем только два примера. В цитировавшемся выше отрывке из Послания к Римлянам, 10:9, ясно видно, что для Павла вера в воскресение Иисуса и исповедание Иисуса Господом — суть две стороны одной медали, и, как хорошо известно, "Господь" — любимое Павлово именование Иисуса. А в Первом послании к Коринфянам, там, где приводится возражение утверждающим, будто "нет воскресения мертвых" (1 Кор 15:12), скоро становится ясно, что и здесь общей почвой под ногами становится вера в воскресение Иисуса: "А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша" (15:14).