Ричард Бокэм - Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

(6) Однако, даже если мы согласимся со всеми аргументами Хилла, отождествляющими этот источник с Папием, конечный его вывод — что Папий приписывал Евангелие от Иоанна Иоанну, сыну Зеведееву [1098]— останется недостоверным. Сам Евсевий, разумеется, считал, что это Евангелие написал Иоанн, сын Зеведеев, а не тот человек, которого Папий называет Старцем Иоанном. Что бы ни говорил об этом источник, Евсевий неизбежно должен был приспособить его к собственным взглядам — так же, как в соответствии со своими взглядами он интерпретирует фрагмент Папия об очевидцах (Церковная история, 3.39.5–6). Вообще Евсевий постоянно опускает или отметает те положения своих источников, в которых высказываются мнения об авторстве новозаветных книг, не совпадающие с его собственными. Как отмечает Филип Селью, «как ни осаждают Евсевия искушения вставить в свою книгу историческую информацию о Писании от таких авторов, которых он по тем или иным причинам считает религиозно неблагонадежными — он успешно отбивает их практически все» [1099]. Папий для Евсевия был, безусловно, «неблагонадежен».

На самом деле в этом отрывке не содержится почти ничего такого, что позволило бы Евсевию отождествить Иоанна, о котором идет речь, с сыном Зеведеевым, а не с учеником Господним, которого Папий называет Старцем Иоанном. Лишь один раз (3.24.11) этот Иоанн называется «апостолом» — термин, которого Папий в сохранившихся фрагментах не использует вовсе. Разумеется, размещение Евсевием этого отрывка в рассказе об апостоле Иоанне, сыне Зеведееве, указывает, что Евсевий стремится отнести эти слова именно к этому Иоанну. Однако стоит спросить: почему Евсевий предпочел не процитировать отрывок, а пересказать его своими словами? Если источником был Папий, то, возможно, лишь при помощи парафразы Евсевию удалось изъять из отрывка указания на то, что Папий говорил не о сыне Зеведееве, а о Старце Иоанне. Об использовании Евсевием выражения «говорят» [phasi, как в 3.24.7 (дважды), 11] Селью пишет:

Как правило, Евсевий цитирует предания со вводным словом phasi [говорят], когда приводит устные легенды. Иногда, впрочем, он довольствуется этой туманной ссылкой не из невозможности, а из нежелания — по тем или иным богословским соображениям — точно указывать письменный источник [1100].

Таким образом, каков бы ни был источник Евсевия в Церковная история, 3.24.5–13, мы не можем определить, что он говорил о личности Иоанна, автора Евангелия.

Свидетельство об Иоанне Поликрата Эфесского • Иоанн — участник Тайной вечери не из числа Двенадцати, носивший петалон· • Любимый Ученик Иисуса — иудейский первосвященник Иоанн • Свидетельство об Иоанне Иринея Лионского • Как отождествили Иоанна, автора Четвертого Евангелия, Откровения и Посланий, и апостола Иоанна, сына Зеведеева

Помимо тех восстановленных нами сведений о Евангелии от Иоанна, которые приводит Папий, наиболее ценная патриотическая информация о его авторстве исходит от Поликрата, епископа Эфеса в конце II столетия. Связь евангелиста Иоанна с Эфесом многократно засвидетельствована, начиная с конца II века и далее. Ее можно найти у Иринея (Против ересей, 3.1.1; 3.3.4), в апокрифических «Деяниях Иоанна» и у Климента Александрийского (по Евсевию, Церковная история, 3.23.б) [1101]. Очень вероятно, что об этом говорил уже Папий, но доказать это мы не можем. Однако лучший свидетель этой связи — несомненно, Поликрат, сам бывший епископом в Эфесе, родившийся не позднее 130 года н.э. [1102]в семье видных христианских лидеров, долго проживших в провинции Азия, — и, очевидно, прекрасно знавший местные предания Эфесской церкви.

Из писаний Поликрата сохранилась, благодаря Евсевию, лишь одна выдержка — отрывок из послания Виктору, епископу Римскому, написанного им в 190–195 годах. Послание касается «спора о четырнадцатом дне» — многолетних прений между Римской церковью и церквами провинции Азия, касающихся даты празднования Пасхи. В Азии христианскую Пасху рассматривали как аналог Пасхи иудейской и потому отмечали ее в четырнадцатый день иудейского месяца нисана, независимо от дня недели, — а не в ближайшее за ним воскресенье, как в других местах. Спор сделался особенно жарким при епископе Викторе, который попытался запретить отмечать Четырнадцатый Лень. Поликрат в своем послании защищает местную азиатскую практику, поддерживая ее ссылкой на высочайший в местной традиции авторитет.

Что же до нас, то мы храним день сей, как нам заповедано, ничего не прибавляя и не убавляя. Ибо в Азии усопли великие светочи, которые восстанут вновь в день пришествия Господня, когда явится Он во славе с небес и воззовет к святым своим: таков Филипп, один из двенадцати апостолов, усопший в Иераполе, [а также] две его дочери, состарившиеся в девстве, и еще одна дочь, что жила в Духе Святом и покоится в Эфесе; [таков же] и Иоанн, приклонявшийся к груди Господа, бывший священником, носивший первосвященническую табличку (to petalon) [1103] , свидетель (martys) [1104]и учитель. Он усоп в Эфесе. Далее — Поликарп из Смирны, епископ и мученик (martys): и Фрасей, епископ и мученик (martys) из Евмении, усопший в Смирне. Надо ли упоминать еще Сагариса, епископа и мученика (martys), усопшего в Лаодикии? Или блаженного Папирия, или Мелитона–евнуха, во всем жившего в Духе Святом, что покоится в Сардисе, ожидая посещения с небес, когда он восстанет из мертвых? Все они праздновали Пасху в четырнадцатый день, по Евангелию, никак от этого не отклоняясь, но следуя правилу веры. Также и я, Поликрат, последний из вас всех, [поступаю] согласно преданию своих родичей, некоторых из которых посещал как ученик (parèkolouthèsa) [1105] . Семь родичей моих были епископами — я восьмой. И всегда мои родичи хранили тот день, в который народ [то есть иудеи] убирает закваску. Потому и я, братия, прожив шестьдесят пять лет в Господе, общаясь с братьями со всех концов света и прочтя от начала до конца все Священное Писание, не устрашусь угроз

Исследователи этого отрывка обычно упускают из виду его искусную и тщательно продуманную композицию. Поликрат приводит семь великих светочей Азии, которые праздновали Пасху в четырнадцатый день. Семь — число полноты, означающее, что их свидетельства вполне достаточно. Ссылаясь далее на семерых своих родичей, бывших епископами, у некоторых из которых он учился, Поликрат не вводит второй, дополнительный, набор свидетелей — своими родичами он называет этих семерых великих светочей. Из скромности он не говорит о своем родстве с ними сразу — вначале перечисляет их по именам, а затем вводит и себя, «последнего из вас всех» [1108], восьмого, чье свидетельство, в сущности, уже не требуется. Таким образом, он прибавляет свое свидетельство к свидетельствам своих прославленных родных, не выходя из пределов скромности. Ясно, что всех семерых светочей он считает епископами, однако использует это слово по отношению лишь к тем в списке, о ком может сказать «епископ и мученик» (Поликарп, Фрасей, Сагарис).