Ричард Бокэм - Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

Важно понять: та модель передачи преданий об Иисусе, которую мы предлагаем, не отражает реалий современного западного индивиду ализма [786]. Папий и Ириней не были индивидуалистами на современный лад! Независимо от того, верно ли они описывали передачу преданий об Иисусе — они использовали при этом обычную античную модель, ту же, что и Иосиф Флавий в своем рассказе о фарисеях. Идея передачи традиции от учителя к конкретным ученикам была во II веке общим местом. Ее использует не только Ириней (не только здесь, но и в других своих произведениях [787]) — его оппоненты–гностики также ссылались на собственные «цепочки» известных по именам людей, через которых дошло до них эзотерическое учение Иисуса. Иаков (Второй Апокалипсис Иакова, 36:15–25) якобы передал то, что открыл ему Иисус, Аддаю, а тот записал и передал другим. Василид якобы получил свое учение от Главкия, ученика Петра, а Валентин — от Февды, ученика Павла (Климент Александрийский, Строматы, 7.106.4). И среди православных Климент Александрийский верил, что воскресший Иисус «передал предание знания Иакову Праведному, Иоанну и Петру, те — другим апостолам, а другие апостолы — семидесяти ученикам, одним из которых был Варнава» (по: Евсевий, Церковная история, 2.1.4).

Разумеется, во всех этих случаях для таких утверждений имеются настоятельные апологетические причины. Авторы говорят о надежности и достоверности традиции — и ссылка на конкретных посредников при этом, безусловно, убедительнее ссылки на коллективную память. Апологетический интерес ясно просматривается в процитированном отрывке из Иринеева Послания к Флорину. Однако нет сомнения, что такая модель передачи традиции существовала независимо от апологетических забот как ортодоксальных христиан, так и гностиков. Как мы уже отмечали, обсуждая рассказ Иосифа о фарисеях, эта модель широко использовалась в эллинистических философских школах; прослеживается она и в перечислении последовательности фарисейских учителей в Пирке Авот. В последнем случае, возможно, имеются некие апологетические соображения — но явно не доминирующие [788]. Наконец, несмотря на попытки некоторых ученых усмотреть апологетические заботы у Папия, ни в одном из сохранившихся фрагментов его труда нет указаний на какие–либо споры или доктринальную полемику. Идея цепочки учителей/ учеников — обычное представление о формальной передаче традиции в Древнем мире. Если христианское движение новозаветного периода стремилось к такой формальной передаче (а из рассмотренных выше свидетельств у Павла мы знаем, что так оно и было), то естественно ожидать, что предания об Иисусе связывались с определенными, известными по именам фигурами из числа учеников Иисуса, и передавались наставниками с сохранением ссылок на эти источники.

Нигде в раннехристианской литературе мы не встречаем атрибуции того или иного предания общине как его источнику — только как реципиенту. Что бы ни говорили критики форм об «анонимном и коллективном» раннехристианском движении — новозаветные писания полны заметных фигур, называемых по именам. Как пишет Мартин Хенгель: «Несмотря на коллективный характер древнейшей общины, в ней ярко выделяются индивидуальные фигуры. Именно они, а не анонимный коллектив, оказали решающее влияние на развитие богословия» [789]. Множество имен и лиц в Новом Завете ясно показывает, что критики форм провели какую–то странную деперсонализацию раннего христианства — до сих пор оказывающую бессознательное влияние на умы ученых–новозаветников [790].

Особый интерес представляет множество членов Иерусалимской церкви, появляющихся в источниках, поскольку естественно ожидать, что членами именно этой церкви стали многие очевидцы. Из тех, кто появляется в Деяниях, как очевидцы известны следующие: Петр (гл. 1–15), Иаков (12:2) и Иоанн (3:1–4:31; 8:14–25), сыновья Зеведеевы, а также другие члены группы Двенадцати (1:13), Матфий (1:23–26), Иаков, брат Господень (12:17; 15:13–21; 21:18–25), и другие его братья (1:14 — без имен) [791], Варнава (4:36–37; 9:27; 11:22–26, 30; 12:25–15:39), Иосиф Варсава (1:23), Мария, мать Иисуса (1:14) [792], Мнасон (12:16) [793]и Сила (15:22–18:5; = Сильван у Павла) [794]. Перечислим и других членов Иерусалимской церкви, упомянутых в Деяниях, но не идентифицированных как очевидцы, хотя они вполне могли таковыми быть: Агав (11:28; 21:10–11), Анания и Сапфира (5:1–10), Иоанн Марк (12:12, 25; 13:5, 13; 15:37–39), Иуда Варсава (15:22–34), Мария, мать Иоанна Марка (12:12), Стефан (6:5–8:1), Филипп благовестник (6:5–6; 8:4–40; 21:8–9) и другие Семь (6:5), дочери Филиппа (21:9), Рода (12:13–15). Читатели, склонные сомневаться в свидетельствах Деяний, могут отметить для себя тех членов Иерусалимской церкви, которых упоминает в своих посланиях Павел. Он называет следующих очевидцев: Петра (1 Кор 1:12; 3:22; 9:5; 15:5, Гал 1:18; 2:9, 11–14), Иоанна, сына Зеведеева (Гал 2:9), остальных из Двенадцати (1 Кор 15:5), Иакова, брата Господня (1 Кор 15:7, Гал 1:19; 2:9, 12) и других его братьев (1 Кор 9:5), Варнаву (1 Кор 9:6, Гал 2:1, 13, Кол 4:10), Андроника и Юнию (Рим 16:7) [795], Сильвана (2 Кор 1:19, 1 Фес 1:1, 2 Фес 1:1). Упоминается также Марк (Кол 4:10, Фил 24), но не как свидетель.

Слабость моделей Бейли и Данна в том, что они сосредоточиваются на передаче преданий об Иисусе в палестинских иудейских селениях, игнорируя Иерусалимскую церковь. Несомненно, еще во время служения Иисуса у него возникали последователи в деревнях. Однако после Воскресения именно Иерусалимская церковь, под водительством двенадцати апостолов, а затем Иакова, брата Господня, стала церковью–матерью для всего христианского движения. Учитывая значение Иерусалима как буквального и символического центра иудейского мира, это было вполне объяснимо и отвечало эсхатологическому самосознанию христианской общины, считавшей Иерусалим тем местом, откуда слово Господне дойдет до всех концов земли и куда придут, вместе с искупленным Израилем, все народы (см. особенно Ис 2:2–3). Авторитет этой церкви широко признавался повсюду в движении [796]; поразительно ярко это проявляется в том, что Павел, возможно, самый независимый от Иерусалима среди христианских лидеров первого поколения, тем не менее по–своему признавал его центральную роль (Гал 2:1–10, Рим 15:19). Это признание выражалось, например, в сборе средств для Иерусалимской общины (см. Рим 15:25–27) [797]. Хотя изображение жизни раннехристианской общины, данное Лукой в первой половине Деяний, несомненно, в чем–то схематично — ту роль, которую он приписывает Иерусалиму, роль центра растущего движения, к которому другие общины обращаются за руководством — не следует отвергать как простое выражение его богословской тенденциозности, как поступают некоторые ученые, привыкшие не доверять Деяниям. Она вполне соответствует всему, что мы знаем об иудаизме I века, и подтверждается другими свидетельствами.