Ричард Бокэм - Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

Как только мы признаем центральное значение Иерусалимской церкви в жизни христианского движения по всей Палестине и в Рассеянии, становится очевидно, что она должна была занимать ключевое место и в формировании и передаче преданий об Иисусе [798]— особенно в первые годы, когда там находилось большинство лидеров Церкви — учеников Иисуса, а также многие другие очевидцы, которые, быть может, не занимали первых мест, однако их свидетельство о словах Иисуса и событиях его истории также ценилось. В этом контексте вполне понятна роль Двенадцати как корпуса официальных очевидцев, как изображает ее Лука в Деяниях и намеки на которую мы встречаем в евангельских списках Двенадцати (см. выше, главы 5–6). Можно предположить, что предания об Иисусе тщательно собирались и формировались: при этом в их число включались и свидетельства других очевидцев, однако обязательно освященные авторитетом Двенадцати. Легко представить себе и особую роль Петра, лидера Двенадцати, как официального «репродуктора» этой традиции (см. главы 6–7) — и, следовательно, апостола, к которому пошел учиться Павел (Гал 1:18–19). Нет причин полагать, что эта традиция была единственным каналом передачи свидетельств об Иисусе, как в самом Иерусалиме, так и во всем христианском движении. Однако, несомненно, она обладала особой репутацией.

Представление, что предания об Иисусе циркулировали в древней церкви анонимно и что, следовательно, в конечном счете анонимны и Евангелия, где эти предания были собраны и записаны, — было очень широко распространено в научной мысли XX столетия. Его пропагандировали критики форм как естественный вывод из своей модели, основанной на теории фольклора, анонимно передающегося из уст в уста. Евангелия, полагали они — такая же народная литература, следовательно, тоже анонимная. В главе 10 мы уже видели, что подобное применение фольклорной модели себя не оправдало — в числе прочего, потому, что есть большая разница между фольклорными преданиями, передающимися на протяжении столетий, и тем кратким временным промежутком — менее одного поколения — который отделяет служение Иисуса от написания Евангелий. Однако идея анонимности не только преданий, но и самих Евангелий оказалась очень живучей. Перечислим три причины, заставляющие отвергнуть эту идею в отношении и преданий, и Евангелий:

(1) В трех случаях — у Луки, Иоанна и Матфея — из самого Евангелия ясно видно, что оно не задумывалось как анонимное. Все четыре Евангелия анонимны формально — имя автора не появляется в самой книге, а только в заглавии (что мы обсудим позже). Однако это не означает, что анонимными они сделаны сознательно. Многие античные книги анонимны в том же формальном смысле — часто имя автора не встречается даже в заглавии. Например, так обстоит дело с Лукиановым «Жизнеописанием Демонакса» (Demônactos bios), по своему жанру сравнимым с Евангелиями. Однако Лукиан говорит о себе в первом лице и явно полагает, что его личность не неизвестна читателям. Такие книги, по–видимому, сначала циркулировали в основном среди друзей и знакомых автора, знавших, кто он, из устного контекста, которым сопровождалось первое чтение книги. Когда делались копии для других читателей — вместе с ними передавались и сведения об авторстве, и имя автора вместе с сокращенным названием записывалось на обратной стороне свитка или на ярлычке, прикрепленном к свитку. Мы утверждаем, что Евангелия не были анонимными в том смысле, что изначально они не позиционировались как книги, не имеющие авторов.

Самый очевидный случай — Лука: он посвящает свою книгу Феофилу, возможно, своему патрону (Лк 1:3) [799]. Немыслимо считать анонимным труд, начинающийся с посвящения конкретному человеку [800]. Имя автора могло фигурировать в оригинальном заглавии, однако, несомненно, адресату посвящения и другим первым читателям и без того было известно, поскольку именно адресату посвящения автор преподносил свою книгу. Разумеется, все это само по себе не гарантирует, что автором был Лука — отождествление его с Лукой могло быть поздним и ошибочным. Однако сейчас мы не стремимся установить реальных авторов каждого Евангелия; наша цель — опровергнуть идею, что Евангелия позиционировались и распространялись как анонимные работы, чье содержание исходило якобы от общины, а не от конкретных авторов.

В случае Евангелия от Иоанна стих 21:23 показывает, что Любимый Ученик — тут же определяемый как автор (21:24) [801]— конкретная фигура, человек, о котором могли ходить разговоры, по крайней мере, в некоторых кругах. Хотя в самом Евангелии он остается анонимным — первые читатели, несомненно, знали, о ком речь.

Случай Матфея сложнее. Здесь необходимо соединить два факта, связанных с этим Евангелием. Один из них — то, что фигура Матфея, который в других Евангелиях появляется только как имя в списках Двенадцати у Марка и Луки, в Евангелии от Матфея обрисована более ярко. В списке Двенадцати в этом Евангелии он назван «мытарем» (10:3); в рассказе о мытаре, у Марка и Луки носящем имя Левия, мытарь назван Матфеем (9:9). Такой определенный, хотя и небольшой акцент на личности Матфея в этом Евангелии следует рассматривать в связи с другим фактом: заголовком Евангелия («по Матфею»), который, хотя и не указывает прямо на его авторство, определенно говорит, что Матфей был для данного Евангелия источником. Заглавия Евангелий нам приходится рассматривать вкратце — однако здесь достаточно принять в рассмотрение заглавие Евангелия от Матфея просто как свидетельство, относящееся к ранней эпохе передачи Евангелий. Едва ли это Евангелие начали ассоциировать с Матфеем лишь на основании 9:9 и 10:3. Такие упоминания не настолько ярки и заметны, чтобы навести читателей на мысль о Матфее как авторе Евангелия. Намного более вероятно, что сам автор ответствен как за них, так и за атрибуцию Евангелия Матфею, которая, возможно, присутствовала в заглавии с самого начала. Поскольку маловероятно, что именно апостол Матфей был автором Евангелия в том виде, как оно нам известно (об этом см. в конце главы 5), эта атрибуция может быть либо псевдоэпиграфичной, либо отражать реальную роль Матфея в создании этого Евангелия, хоть он и не был его непосредственным автором. В любом случае, Евангелие от Матфея никогда не позиционировалось как анонимное творение общины. (Использование псевдонима не тождественно анонимности. Псевдоэпиграфические сочинения создавались в русле литературной традиции, предполагающей, что у книги должен быть автор.)

(2) Во–вторых, рассмотрим традиционные заглавия Евангелий. На протяжении всей ранней рукописной традиции, начиная с 200 года, Евангелия носят единообразные заглавия: «Евангелие по…» (euangelion kata…) — кроме Ватиканского и Синайского кодексов, в которых это же заглавие дается в сокращенной форме: «По…». Мартин Хенгель убедительно показывает не только то, что более пространная форма является и более ранней, но и то, что означает она не «запись Благой вести согласно традиции, восходящей к Марку», но «Благая весте (одна–единственная), записанная согласно сообщению Марка». Обычный для имени автора родительный падеж заменяется здесь очень необычной формой «по…» (kata), дабы «выразить тот факт, что Благая весть излагается здесь согласно версии того или иного евангелиста» [802]. Каждое такое заглавие предполагает существование других евангельских писаний (не обязательно всех трех), от которых следует отличать это Евангелие [803]. Христианской общине, в которой было известно лишь одно Евангелие, не требовалось бы так его называть. Такое заглавие мог дать своей работе и сам автор, знавший о том, что в церковных общинах циркулируют и другие Евангелия. (В I веке н. э. авторы обычно сами давали заглавия своим книгам, однако эта практика не была всеобщей [804].)