Уолтер Брюггеман - Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

1. Текст Ис 7:14 лег в основу новозаветного представления о «рождении Иисуса девственницей», столь важного в христианской традиции. В собственном его контексте стих 7:14 представляет собой слова Исайи, обращенные к царю Ахазу в момент вполне конкретного политического кризиса. Пророк говорит царю о том, что через два года (когда младенец, рожденный «молодой женщиной», начнет отличать худое от доброго) угроза Иерусалиму с севера исчезнет. В этом контексте слова пророка о молодой женщине и младенце не вызывают особого интереса. Важен только возраст младенца, свидетельствующий о прохождении определенного срока. Как часто отмечалось, в этом тексте еврейское слово, обозначающее «молодую женщину», не означает «девственница», то есть изначально текст никак не связан с учением о «девственном рождении».

Однако при переводе текста на греческий язык (осуществленном еще до появления христианства) еврейское слово 'almah («молодая женщина») было переведено как parthenos, то есть «девушка». В Евангелии от Матфея на основании греческого перевода утверждается рождение Иисуса «девственницей». Переход от ветхозаветного чтения к новозаветному через греческую версию показывает, как именно текст получил новый христологический смысл, совершенно чуждый пророку VIII века до н. э. В итоге этот фрагмент приобрел совершенно новое «второе значение», очень важное для Церкви, но далекое от еврейского текста Книги Исайи. Важно понимать, что текст обладает «вторичным значением», но гораздо важнее не забывать о «непосредственном значении» его во время кризиса в правление царя Ахаза. Бесполезно отрицать серьезность влияния «вторичного значения», но смешение двух совершенно разных прочтений, при котором «доктринальные» интересы превалируют над «историческими», ведет к путанице и может принести немалый вред. Нет никакой необходимости превозносить одно значение над другим или стараться отстаивать законность только одного из них. Текст Книги Исайи достаточно глубок, и за ним вполне можно удерживать оба эти значения. Также к нему следует относится и нам: вдумчиво и критически, учитывая оба возможных прочтения.

2. Ис 40:3–5 — самое начало Девтероисайи, обещание возвращения и восстановления, следующее за пророчеством о разрушении в 39:5–8. Стихи 40:3–5 — часть поэтического обращения, провозглашающего, что Иерусалим «принял вдвое за все грехи свои» (40:2). Пытаясь заставить Израиль подумать о жизни после вавилонского плена, автор изображает триумфальное возвращение домой по вновь приготовленной дороге (ее образ уже встречался ранее, в Ис 35:8–10). Во главе процессии идет торжествующий ГОСПОДЬ, только что одержавший победу над вавилонскими богами, направляя тех, кто следует за Ним из плена к благополучной жизни. Метафора триумфального шествия говорит о полном прекращении страдания и начале спокойной жизни, о возвращении домой из изгнания, о преображении истории благодаря воле и непосредственному вмешательству ГОСПОДА.

Видение о возвращении из плена используется в качестве вводной формулы во всех четырех канонических евангелиях (Мф 3:3, Мк 1:3, Лк 3:4–6, Ин 1:23). Во всех четырех случаях эти слова относятся к Иоанну Крестителю, который характеризуется как предшественник Иисуса. Поместив этот текст в начало евангелий, их составители хотели показать, что приход Иоанна Крестителя, а затем Иисуса стал началом периода Божьего правления (= Царства Божьего), выводящего народ Божий из плена к новой полнокровной жизни. Однако о том, что текст Ис 40:3–5 предсказывал появление именно новозаветных персонажей, не может быть и речи. Но обращение христианской традиции к этим словам превращает Иисуса в фигуру, ведущую народ Божий к благоденствию. Более того, согласно этим словам, всякая плоть увидит в Иисусе явленную славу Божью.

3. В так называемой «Песне раба ГОСПОДА» в Ис 52:13–53:12, как уже говорилось выше, изображен Израиль, страдающий и спасающийся через страдание. Однако туманный и загадочный образ, скрывающийся за обозначением «раб», допускает и другое толкование. Нет ничего удивительного в том, что позже он был воспринят первыми христианами как прообраз Христа (Деян 8:32–33):

А место из Писания, которое он читал, было сие: как овца, веден был Он на заклание, и, как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзает уст Своих. В уничижении Его суд Его совершился. Но род Его кто разъяснит? ибо вземлется от земли жизнь Его. Евнух же сказал Филиппу: прошу тебя [сказать]: о ком пророк говорит это? о себе ли, или о ком другом? Филипп отверз уста свои и, начав от сего Писания, благовествовал ему об Иисусе.

Согласно вере первых христиан, выраженной в словах Филиппа, «Песнь раба ГОСПОДА» говорит о личности и призвании Иисуса. На заре существования христиане обладали очень развитым воображением. Они легко могли связать между собой две совершенно разные реальности: образ

Иисуса и открытую для толкований поэзию Книги Исайи. В итоге текст Ис 53 обрел, кроме исторического, гораздо более широкий смысл.

Все три текста, 7:14, 40:3–5 и 52:13–53:12, имеют достаточно конкретный смысл, связанный с вполне определенным «историческим» контекстом. Однако при вхождении в канон эти фрагменты обрели иное значение, выходящее за рамки простого исторического. Они оказываются связанными с образом Иисуса, складывающимся в ранние годы существования христианства, образом, часто облекаемым в цитаты из Книги Исайи. Как каноническая форма Книги Исайи, так и ее последующее переосмысление ранней Церковью во времена создания текстов Нового Завета порождали множество интерпретаций, каждая из которых воспринималась создавшими их общинами как легитимная форма текста. Следует отметить, что в самом тексте книги можно обнаружить множество мест, нуждающихся в интерпретации, и община, для которой работа с текстом была привычной, охотно комментировала их. В результате интерпретации текст часто обретал неожиданное, порой очень смелое звучание, причем последующие поколения христианских экзегетов изменяли смысл текста еще сильнее. Однако, несмотря на это, стоит признать, что в целом традиция интерпретации Исайи принципиально не отошла от того содержания, которое изначально было заложено в этой книге. Главной идеей текста по–прежнему оставались суд ГОСПОДА над Иерусалимом и следующее за этим восстановление народа Израиля как народа Завета. Эта двойственность, осуждение и обещание, обретает в последующих интерпретациях текста Исайи самые разнообразные формы. Однако во всех интерпретациях присутствует уверенность в реальности осуждения и спасения, действующих в живой истории, управляемой ГОСПОДОМ, сотворившим мир.