Андрей Лазаренков - Партия, которую создал Иисус

По свидетельству Иоанна, иудеи, доставив узника к резиденции прокуратора, остались стоять снаружи, побоявшись зайти внутрь (Ин. 18:28). Им ещё предстояло в этот день после захода солнца совершать Пасху, а если бы они вошли в жилище язычника, то, по еврейским законам, осквернились бы и, следовательно, не могли бы принять участие в священной трапезе. Вместо этого они остались стоять возле ступенек, ведущих на каменную платформу перед преторией, называемую по-гречески «лифостротон», а по-еврейски — «гаввафа».

Некоторые исследователи полагают, что это сообщение — какая-то ошибка евангелиста: евреям было запрещено входить только в святилища язычников, но не в присутственные места, поскольку иначе они не смогли бы вести никаких дел с римлянами. Может, евреев в зал суда просто не пустила римская стража? Не исключено. Но даже если и так, то мизансцена готовящейся драмы от этого нисколько не изменилась: толпа в любом случае оставалась ждать во дворе претории.

Через некоторое время к евреям вышел прокуратор. Он не выспался и был сильно не в духе. Почти всю прошедшую ночь ему не удалось сомкнуть глаз. Сначала к нему явились посланцы от первосвященника с просьбой дать солдат для ареста какого-то смутьяна из Галилеи, укрывшегося со своей бандой в Гефсиманском саду, а затем пришли ещё двое, Иосиф и Никодим — известные в Иерусалиме богачи. К его, Пилата, удивлению, столь уважаемые люди стали просить за этого галилейского смутьяна. Впрочем, из их рассказа выходило, что этот бродяга и не смутьян вовсе, а безобидный религиозный мечтатель, каких много развелось в те годы в Иудее. По словам Иосифа и Никодима, первосвященники «из зависти» решили погубить этого молодого человека, обвинив в политических преступлениях, тогда как он был всего лишь бродячим философом. Но самое главное, свою просьбу ночные визитёры подкрепили такой суммой денег, что даже он, неподкупный римский прокуратор, не смог устоять! Ну и, — что греха таить! — обещал им свою помощь, тем более, что галилейский пророк, кажется, и в самом деле ни в чём не виноват...

Выйдя на лифостротон, Пилат увидел толпу, не чрезмерную, человек в полтораста, судя по всему, — слуг и клевретов Каиафы и его тестя — Анана. Да вон и они, оба первосвященника, старые его знакомцы, стоят впереди своих соплеменников, бороды вверх уставив. Разглядел прокуратор в толпе и молодого, сильно избитого человека со связанными за спиной руками. По всей вероятности, это и был тот самый философ из Галилеи, за которого сегодня ночью просили Никодим с Иосифом.

Сдерживая зевоту и хмурясь, Пилат спросил:

— В чём вы обвиняете Человека Сего? (Ин. 18:29)

Вопрос прозвучал, по всей видимости, не слишком любезно, потому что Каиафа, сверкнув глазами, выкрикнул:

— Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе! (Ин. 18:30)

(Тоже понять человека можно: целую ночь не спал, разбирался со смутьяном из Галилеи, вот и шалят нервишки!..)

Пилату вся кровь бросилась в голову: «Вот паразиты! Мало того, что пришли, разбудили, выспаться не дали, так ещё хотят, чтобы он без разбирательства поверил им на слово и скрепил заготовленный заранее приговор!»

— Если так, то возьмите Его вы и по закону вашему судите Его! (Ин. 18:31)

Сказал Пилат и тут же подумал с беспокойством: «А вдруг и в самом деле повернутся сейчас и уйдут вместе с узником? Как он выполнит тогда своё обещание? Хотя, нет, никуда не денутся! Приговор утвердить надо, а правом таким обладает только он — Понтий Пилат!»

Первосвященник тоже сообразил, что сказал лишнего. Произнёс примирительно:

— Нам не позволено предавать смерти никого (Ин. 18: 31).

(Тут необходим небольшой комментарий. Эти слова первосвященника не означают, что еврейские власти были вообще лишены права приводить смертные приговоры в исполнение. Мы знаем, что Иоанн Креститель был обезглавлен по приказу еврейского тетрарха Галилеи Ирода Антипы {198}. В 62 году Иаков, брат Господень, был побит камнями по приговору Синедриона {199}. Наконец, и в самих Евангелиях имеется прямое указание на то, что евреи обладали правом казнить своих преступников — вспомним хотя бы блудницу, спасённую Иисусом от побиения камнями (Ин. 8:4-5). Таким образом, еврейские власти обладали правом судить и казнить своих единоверцев, но только за уголовные и религиозные проступки. Политические преступления — измена императору и Риму — подлежали юрисдикции исключительно римских судей. Заявление первосвященника о том, что евреям никого нельзя предавать смерти, следует понимать в том смысле, что Иисуса они, действительно, не могут казнить своей властью, поскольку он является политическим преступником и врагом Рима. Именно в этом качестве первосвященники со старейшинами и представили его прокуратору).

Пилат велел солдатам спуститься с лифостротона, взять у еврейских стражников Иисуса и привести в преторию. Войдя следом, он, с любопытством разглядывая необычного узника, спросил:

— Ты Царь Иудейский? (Ин. 18:33).

(Поразительный вопрос, который на мгновение приоткрывает тщательно скрываемую изнанку тех драматических событий! Давид Штраус в своей «Жизни Иисуса» (1836) совершенно не понял его значения: «Как мог Пилат предложить такой вопрос Иисусу, если иудеи ещё не успели сказать Пилату, в чём именно они обвиняют Иисуса» {200}.

Увы! Почтенный профессор не понимает того, о чём, по всей видимости, догадываемся мы! Во время своего ночного визита к Пилату Иосиф Аримафейский и Никодим обязательно должны были обрисовать перед прокуратором некоторые детали инкриминируемого Иисусу «преступления», и, разумеется, в самом благоприятном для узника свете.)

Иисус тоже был в немалой степени удивлён. Ведь первосвященники ещё ничего не успели сказать Пилату о его деле! Откуда же этому угрюмому римлянину известны такие подробности?

— От себя ли ты говоришь это, — спросил он Пилата, — или другие сказали тебе о Мне? (Ин. 18:34).

Пилат, разумеется, не стал посвящать подсудимого во все «тайны следствия» и рассказывать о ночном разговоре с Иосифом и Никодимом. Достаточно с этого бродяги и того, что он сейчас отпустит его на все четыре стороны!

— Разве я Иудей? — сказал он. — Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал? (Ин. 18:35).

Теперь Пилат хочет услышать от самого Иисуса, в чём его обвиняют. Ничего странного здесь нет: судья обязан задавать подсудимому вопросы, даже если у него в голове уже сложилось готовое мнение по этому делу.

Иисус ответил в том смысле, что даже если кто-то и называет его царём, то в любом случае это царство не от мира сего, то есть не земное, на земле невозможное. Говоря по-другому, его деятельность сугубо духовная и никакого отношения к политике не имеет. А главной своей задачей он считает «свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего» (Ин. 18:35-37).