Мигель Унамуно - О трагическом чувстве жизни

Это, уже ставшее классическим, так называемое доказательство сводится, в сущности, к гипостазированию, или субстантивированию, объяснения, или рационального основания феномена. Согласно этой логике получается, что Механика создает движение, Биология создает жизнь, Филология создает язык, Химия создает тела, и дело сводится к тому, что наука пишется с большой буквы и превращается в некую силу, отличную от феноменов, из которых мы ее экстрагируем, и отличную от нашего ума, который ее экстрагирует. Но Бога, которого мы получили подобным образом и который является не чем иным, как гипостазированным и спроектированным на бесконечность разумом, нет никакой возможности почувствовать как нечто живое и реальное, и воспринимать его можно только как чистую идею, которая умрет вместе с нами.

С другой стороны, задайте себе вопрос: если какая-нибудь вещь является воображаемой, но не существующей, то она не существует потому, что Бог этого не хочет? Или Бог этого не хочет потому, что она не существует? И что касается невозможного, то его не может быть потому, что Бог того не хочет? Или Бог этого не хочет потому, что оно само по себе и в силу самой своей абсурдности не может быть? Бог должен подчиняться логическому закону противоречия и, согласно теологам, не может сделать так, чтобы два плюс два давало больше или меньше четырех. Закон необходимости выше Бога или же является самим Богом. И относительно нравственного порядка вещей мы должны спросить: являются ли ложь, убийство или прелюбодеяние злом потому, что так установлено Богом? Или же Богом так установлено потому, что это есть зло. Если принять первое, то либо Бог по какой-то своей прихоти и без всякого смысла устанавливает один закон, хотя мог бы установить и другой, либо Он повинуется природе и сущности, внутренне присущим самим вещам, независимым от Него, то есть от Его суверенной воли; если же это так, если Он повинуется разуму, заключенному в самом бытии вещей, то этого разума, если мы его познаем, нам будет достаточно, и у нас уже не будет никакой необходимости в Боге, если же такого знания у нас нет, то и сославшись на Бога мы ничего не объясним. Этот разум оказывается где-то над Богом. И не надо говорить, что этот разум и есть сам Бог, высший разум вещей. Ведь такой разум, который сводится к необходимости, сам по себе безличен. Личность ему придает воля. И именно эта проблема соотношения между разумом Бога, неизбежно необходимым, и Его волей, неизбежно свободной, всегда будет превращать логического, или аристотелевского, Бога в какого-то противоречивого Бога.

Теологам-схоластикам никогда не удавалось выбраться из затруднений, с которыми они сталкивались, как только предпринимали попытку примирить человеческую свободу с божественным присутствием и знанием Бога о случайном и произвольном будущем; строго говоря, рациональный Бог совершенно чужд случайному, ведь понятие случайности это, в сущности, не что иное, как понятие иррациональности. Рациональный Бог неизбежно будет необходимым в своем бытии и в своем творении, всякий раз Он не сможет сделать ничего, кроме наилучшего, и невозможно, чтобы одинаково наилучшими оказались разные вещи, ибо среди всех бесчисленных возможностей только одна может быть максимально соответствующей Его цели, подобно тому как среди бесчисленных линий, которые можно провести из одной точки в другую, только одна будет прямой. И рациональному Богу, Богу разума, ничею другого не остается, как только придерживаться всякий раз прямой линии, кратчайшим путем ведущей к цели, которую Он преследует, цели столь же необходимой, как необходим единственный прямой путь, который к ней ведет. Таким образом божественность Бога подменяется Его необходимостью. И в необходимости Бога уничтожается Его свободная воля, иначе говоря, Его сознательная личность.

Бог, которого мы жаждем, Бог, который должен спасти нашу душу от небытия, гарант нашего бессмертия, должен быть Богом, обладающим свободной волей. Дело в том, что Бог не может быть Богом потому, что Он мыслит, Он Бог потому, что Он действует, творит; Бог не созерцатель, а творец. Бог-Разум, Бог теоретический, или созерцательный, каковым является Бог теологического рационализма, это Бог, который растворяется в своем собственном созерцании. Этому Богу соответствует, как мы увидим, блаженное видение как высший опыт вечного блаженства. В конце концов, этот Бог - квиетист, ведь разум по самой природе своей является квиетистом.

Остается еще одно знаменитое доказательство, доказательство от всеобщего признания, единодушного согласия всех народов в вере в Бога. Но это доказательство не является, строго говоря, рациональным, и к тому же доказывает оно существование не рационального Бога, объясняющего Вселенную, а Бога сердечного, побуждающего нас жить. Мы могли бы назвать Его рациональным только в том случае, если бы мы верили, что разум пользуется более или менее единодушным признанием, принят всеобщим голосованием народов, в случае, если бы разум превратился для нас в vox populi , который, как говорится, vox Dei {185} 185 Vox populi - vox Dei - глас народа - влас божий (лат.). .

В это верил трагический и страстный Ламенне {186} 186 В своем «Опыте о равнодушии в вопросах религии» Ламенне ищет новых доказательств истинности католичества и находит их во всеобщем признании. Критерий истины, по мнению Ламенне, лежит не в индивидуальном уме, как полагает философия, а в убеждении народов. , который сказал, что жизнь и истина это одно и то же - дай-то Бог! - и провозгласил единый, универсальный разум, вечный и священный ( Essai sur l'indifference , IV part., chap. XIII). Он прокомментировал изречение Лактанция «надо верить либо всем, либо никому»

- aut omnibus credendum est aut nermni , - и высказывание Гераклита о том, что всякое индивидуальное мнение ложно, и тезис Аристотеля о том, что самое надежное доказательство это согласие всех людей, а главное - слова Плиния (в Paneg. Trajard LXII) о том, что ни один не обманет всех, ни все - одного, nemo omnes, neminem, omnes fefellerunt. Дай-то Бог! И закончил изречением Цицерона ( De natura deorum , Ub. Ill, cap. И), согласно которому следует верить нашим старшим, даже если у нас нет на то разумных оснований, maioribus autem nostris, etiam nulla ratione reddita credere .

Да, предположим, что мнение древних о том, что божественное пронизывает всю Природу, универсально и неизменно и что такова отеческая догма, πάτριοζ δοξςξα, по выражению Аристотеля ( Метафизика , кн. VII, гл. VII); это доказывало бы лишь то, что существует некий мотив, который ведет народы и людей - будь то всех, почти всех или многих - к вере в Бога. Но, может быть, это иллюзии и заблуждения, коренящиеся в самой человеческой природе? Не начинают ли все народы с того, что верят, будто Солнце вращается вокруг них? И разве не естественно, что все мы склонны верить в то, что отвечает нашему желанию? Вслед за У.Германом (см.: Christlicbe systematische Dogmatik , том Systematische christliche Religion , из собрания Die Kultur der Gegenwart , P.Hinneberg) мы говорим: «Если Бог существует, то разве возможно, чтобы Он так или иначе не дал нам знать об этом, неужели Он не хочет, чтобы мы нашли Его.» ?