Этьен Кассе - Туринская плащаница

С этими словами монах вытащил из кар­мана сутаны маленький металлический реликварий и протянул Жану-Пьеру. Там лежала какая-то косточка.

— Это кость святого великомученика Сте­фана, — объяснил Гюго де Бульо. Вытер лоб огромным платком, а когда Жан-Пьер вернул ему реликварий, завернул его в этот платок.

— Эх, найти бы более важные реликвии, иг­лы от тернового венца, гвозди с распятия...

— Плат Вероники... — подсказал Жан-Пьер.

— Ах, да что там плат! — воскликнул мо­нах. — Это подделка, видал я ее. Эх, если бы крестовый поход продолжился...

Жан-Пьер взглянул на руки монаха. В них было что-то грубое, примитивное. Тыльная сторона ладоней поросла черными волоска­ ми, кожа проглядывала бледная. Пальцы были слишком коротки, ногти обломаны, с черным ободком.

Юный рыцарь все же решился и произнес:

— А я так рад, что крестовый поход закон­чился. .. и мир воцарится между мусульманами и христианами...

Глаза Гюго де Бульо опасно блеснули.

— Что, черт побери, ты думаешь, Жан-Пьер де Вуази?

Воцарилось напряженное молчание. Это молчание монаха не удручало. Он упивался им — перед битвой надо сделать паузу, тя­нуть ее до бесконечности, чтобы противник почувствовал себя неуютно.

— Крестовый поход не соответствует моим нынешним моральным представлениям, — про­изнес наконец Жан-Пьер. — Мне кажется безнравственным, что мы, христиане, сеем смерть меж людьми, которые хотят жить и верить иначе, чем мы. Монах поиграл желваками, мрачно погляды­вая на юношу.

— Сдается мне, что ты переменил, свое мнение в обществе того проклятого иудея?

— Да, благодаря моей дружбе с ним и с младшим сыном эмира Туниса. Почему нам троим удалось найти общий язык, а вы все раздуваете ссоры?

— Твоя приверженность миру делает тебе честь, барон, — холодно заметил франциска­нец. — Но думаю, твой образ мыслей придется не по сердцу твоему отцу.

— Думаю, мы поймем друг друга, — улыб­нулся Жан-Пьер. — Мой отец всегда был про­тивником Крестовых походов.

— Забыл, что всем должен быть благодарен Церкви? И титулом, и землями...

— Я ведь не только сын аристократа, но в первую очередь просто человек.

— То, что ты говоришь, ересь! — выкрикнул Гюго де Бульо.

Жан-Пъер вовсе не желал ссоры со старым монахом. Какой смысл в их споре?

— Я многое увидел в этом походе, — мягко произнес де Вуази, — и многому научился. Мой взгляд на Иисуса изменился.

— Так, так! Взгляд на Иисуса изменился... Это все тот рабби!

— Да, я сдружился с этим молодым иуде­ем, — подтвердил Жан-Пьер, — и многое узнал у него. Узнал ценные вещи об иудаизме.

— Ценные вещи? Что может быть ценного в религии, от которой отказался Господь, ко­гда бывший его избранный народ распял Иисуса Христа?

Жану-Пьеру показалось, что его ударили. Столь яростен был взгляд францисканца.

— Или ты принял иудаизм? Уже и обрезание прошел? — брызгал слюной монах.

Жан-Пьер старался говорить спокойно:

— Я по-прежнему христианин и им останусь, фрадре! Но благодаря моему иудейскому другу я лучше понял Христа как иудея и человека.

— Как иудея и человека? Да ты должен пасть пред Богом на колени и молиться. А ты его... человеком!

— Разве в Священном Писании не сказано, что Иисус мог плакать?

Гюго де Бульо скривил губу.

— Плакал из-за грехов наших, — подтвердил он. — Но нигде в Писании не сказано, что Иисус смеялся! А люди очень любят посмеяться!

— Да разве на свадьбе в Кане в кругу своих друзей Иисус сидел с постным лицом? — спро­сил Жан-Пьер. — Иисус был удивительный че­ловек. Он был сравним со всем миром людским одновременно. Был добр, нежен...

Монах поднялся из-за стола:

— Жан-Пьер де Вуази, твой образ мыслей опасен! Ты сам опасен!

— Опасен? — удивился Жан-Пьер.

— Меня ужасает мысль, что ты повезешь иудейскую ересь на родину, еще не оправив­шуюся от ереси катаров!

— Я постараюсь рассказать людям о том, что думаю о Христе, — спокойно промолвил де Вуази.

— Наверное, твой иудейский дружок тебе поможет в этом?

— Да, — твердо произнес рыцарь. — Я наде­юсь, что мой друг Натанаэлъ приеоет ко мне во Францию.

— Барон де Вуази! — францисканец пере­шел на крик. — Злой дух в тебя вселился! Твои слова — елей для Сатаны!

Вуази ушел, не дожидаясь благословения мо­наха.

Ученые и судмедэксперты долго изучали изображение на плащанице. Судебный эксперт Бэклин пишет, что «каждая рана была нанесена самым настоящим образом и соответствует то­му типу орудия, которым ее наносили. Каждая рана кровоточила так, как это обычно бывает при таком ранении». Удивительно неподдельное мужество ученых. На это страшно смотреть, по всему телу нане­сены травматические повреждения. Жестокое бичевание, которому подвергся человек, завер­нутый в плащаницу, оценивается примерно в 60-120 ударов плетью с двумя или тремя хво­стами, в концы которых были вделаны металли­ческий гвоздь, гирька или шарик. 98 отпечат­ков таких ран запечатлелось на плащанице!

Вспомните текст Евангелия от Иоанна (19:1-5): «Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его. И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели его в баг­ ряницу, и говорили: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по ланитам». Терновый венец и в самом деле остался страшной памяткой на изображении с плащаницы. На обоих коленях имеются ушибы, а на ле­вой коленной чашечке порез от повторных па­дений в то время, когда истязуемого уже вели на Голгофу.

Распятие... Что же рассказывает нам о нем Туринская плащаница? На левой руке рана и большой сгусток крови. Оба запястья тем­ные, так как обильно окрашены кровью из сквозных ран. Рана от гвоздя — квадратная, размером 8 мм 2. Гвоздь был вбит не посереди­не ладони, как принято изображать в иконо­графии Христа, но выше, в центре запястья, между костей.

Французский хирург Барбе, проводивший опыты с ампутированными руками, доказал, что гвоздь, вбитый между костями запястья, позволяет длительное время удерживать на кре­сте вес тела. Если же пробить ладонь, как это изображалось на иконах, гвоздь разорвет ее, и тело неминуемо упадет. Кроме того, при про­бивании запястья гвоздь задевает срединный нерв руки и большой палец самопроизвольно подгибается под ладонь. На изображении с пла­щаницы так оно и есть. Большой палец прижат к ладони. На плащанице ясно видно различие между пятнами крови, вытекшей из ран еще живого человека, и кровью из бока, вытекшей из те­ла после кончины, а также из ног при снятии с креста и выдергивании гвоздей. По поводу удара, нанесенного копьем, все авторитетные ученые согласны с тем, что рана была сделана уже после смерти, поскольку вытекло небольшое количество вязкой свертывающейся крови и произошло разделение сгустков крови и сук­ровицы. Кровь стекала вниз без разбрызгива­ния (как она истекала бы из артерии живого человека), что говорит о том, что рана была нанесена уже после смерти.