Юрий Максимов - Религия Креста и религия полумесяца: Христианство и Ислам

Согласно цифрам, опубликованным газетой «НГ-религии», за прошедшее десятилетие количество считающих себя мусульманами в Российской Федерации увеличилось с 8 до 9 %. Один процент — это довольно серьезно, это порядка полутора миллионов человек. Учитывая миграцию, сложно сказать, какова здесь доля собственно обращенных русских. Очевидно, она не так велика, как утверждают мусульмане, но и не так мала, как кажется нам.

При разговоре на эту тему нужно стараться избегать крайностей. Разумеется, не стоит вслед за мусульманскими проповедниками однозначно говорить о победном шествии ислама по планете в сиянии радуги и блеске росы на траве. В беседе с главой официального органа Англиканской Церкви, занимающегося внешней миссией (Church Mission Society), Марком Оксброу я спрашивал о соотношении обратившихся из ислама и обратившихся в ислам. Господин Оксброу ответил, что его ведомство специально изучало этот вопрос и проводило соответствующие исследования, позволяющие утверждать, что на самом деле по всему миру количество обращающихся из ислама в христианство превышает количество обращающихся из христианства в ислам. В свою очередь, в том, что касается России, глава Отдела внешних церковных сношений Русской Православной Церкви митрополит Кирилл в одном из интервью также сообщил, что на сегодня этнических мусульман, [266]обращающихся в Православие, больше, чем этнических православных, принявших ислам. Один из западных аналитиков заявил, что количество мусульман, принимающих христианство, в последние годы превышает количество подобных случаев за все время существования ислама. Вместе с тем следует признать, что количество добровольно обращающихся из христианства в ислам также беспрецедентно велико. Анализу некоторых причин этого явления и посвящена данная статья.

Среди основных причин, делающих ислам привлекательным в глазах современных европейцев, следует назвать его крайний рационализм. Ислам — религия без тайны. Разум мусульманина не поставлен перед необходимостью смиренно принимать то, что человеческому разуму принципиально недоступно, в отличие от Православия, где смирение требуется непрестанно — и при изучении богословия, и в религиозной жизни: на каждой литургии, перед каждой иконой Спасителя и Богородицы, в каждом личном обращении к Триединому Богу. [267]

В той религии, где все просто и понятно, обывательскому разуму проще успокоиться. Этим она привлекательна. Современному человеку, вскормленному на популяризированных, упрощенных версиях науки, искусства, экономики и политики, кажется, что религиозная истина также должна быть ясна, проста и доступна рассудку любого, — и ислам отвечает этим чаяниям. В исламе нет таинств, нет тайн, нет парадоксов, нет апофатики. У неофита создается впечатление, что это религия справедливости, позволяющая «общаться с Богом напрямую, без посредников». «Относительно справедливости, для меня это тоже имело большое значение в выборе религии. Это была одна из основных причин, почему я предпочел ислам», — говорит один из обращенных. Однако представление о Боге как о справедливом в религиозном смысле менее возвышенно и ответственно, чем представление о Боге как о любящем, а за идеей «прямого общения с Богом» легко скрыть полное отсутствие такового общения.

Для интеллектуалов, чьему изощренному уму тесно и скучно в мире голого рационализма, ислам готов предложить причудливые дебри суфийской мистики. Ищущий встретит здесь сложившуюся многовековую культуру с аскетизмом и высокой духовной поэзией, возвещающую идею Бога-любви и стремление к богосозерцанию как высшему религиозному наслаждению. Именно в виде суфизма ислам стал привлекательным для некоторых представителей интеллектуальной элиты Запада — таких мыслителей, как Р. Генон, Р. Гароди, Ф. Шюон, и таких востоковедов, как М. Лингз, Т. Буркхардт, Ж. Мишон, М. Шодкевич и другие.

Для тех же, у кого при жажде мистических откровений вкус попроще, суфизм с готовностью предстает в оккультно-вульгаризированном обличье. Как ни парадоксально, но мусульманская миссия успешно использует в своих целях даже расцветшее в нашей стране с начала 1990-х годов массовое увлечение оккультизмом и уфологией. Нельзя не привести некоторые иллюстрирующие это высказывание примеры.

«Возможности многих истинных суфиев настолько велики, что им доступны практически любые высшие феномены. Они в состоянии вступать в контакт с объектами тонкоматериальных миров и внеземными цивилизациями».

«В суфизме есть понимание того, что уникальное творение Аллаха, человек, представляет собой единство трех составляющих: плотноматериального тела, тонкоматериальной сущности (нафс) и фундаментальной субстанции человеческого бытия — души. Нафс называется еще и «животной душой», а в современной экспериментальной науке он известен как биополе. Он обрамляет плотноматериальное тело человека, имеет яйцевидную (суженную к ногам) форму и состоит из семи энергоинформационных слоев — «тел», каждое из которых имеет сложнейшее строение, собственную энергоструктуру, цвет (цвета нафса в целом напоминают радугу), частотный диапазон вибрации, поляризацию и другое. Шесть из них связаны с нашим плотноматериальным телом некими энергоинформационными «шнурами», а места их связи имеют форму круга размером с монету и называются латаифами. Латаифы есть ключи к нафсу, через них суфий работает вначале».

Вульгаризированный суфизм вполне может удовлетворить жажду дешевой мистики в условиях всеобщего религиозного невежества и неведения сокровищ таинственного богословия Православия.

В XX веке христианские миссионеры всех конфессий почти единодушно сделали ставку на «миссию на понятном современному человеку языке» и… проиграли. Мусульманские миссионеры сделали ставку на верность старине, верность традиции — и выиграли. В католических храмах вместо латыни зазвучали местные языки — и храмы опустели. В новопостроенных мечетях звучат молитвы только на арабском — и мечети полны молящихся, среди которых нередко можно встретить коренного европейца. Характерно, что в европейских странах новообращенные мусульмане принимают именно строго традиционный вариант ислама, тогда как исламский модернизм находит свое распространение преимущественно среди мусульман по рождению. По словам самих апостатов, привлекает их именно традиционализм ислама. «Мусульмане не изменяют своих позиций, в то время как христианство меняется», — говорит бывшая англиканка. «В постоянстве ислама я нашел покой, которого не находил более в католицизме, — вторит ей молодой мусульманин-француз, — В исламе нет пересмотренных и исправленных догм. Мусульманин, живший несколько веков назад, вернувшись в наше время, нашел бы тот же самый ислам во всей его целостности».