Уолтер Кайзер - мл. - Проповедь и преподавание по Ветхому Завету: Руководство для Церкви

Четыре глагола выражают переживания псалмопевца, когда он молится (ст. 9): «услышь», «внемли», «приникни» и «призри». Что же псалмопевец просит Бога увидеть и услышать? Всё, о чём говорилось в ст. 1–8. Псалмопевец говорит: «Боже, посмотри, как я истомился по Тебе. Ничто не утолит мой голод, кроме Тебя самого и Твоего присутствия».

Более того, никто, кроме Бога, не может быть помощью и источником безопасности для верующего человека. Без Божьей помощи и Давид, и мы потеряны и лишены надежды. Вот почему Давид чувствует побуждение обратиться к Богу в молитве. Ему известно, что самое низкое и презренное место в благодати Божьей намного лучше, чем очень высокое положение, которое было достигнуто благодаря богатствам, материальным ценностям или человеческой благосклонности (ст. 11). Один день во дворах Господних невозможно сравнить ни с каким высоким положением или привилегией, которую только можно пожелать. Почему же, в таком случае, кто-нибудь может захотеть променять радость пребывания в присутствии Живого Бога на «шатры нечестия»? Он — не захочет! Лучше получать радость от того малого, которым служишь Богу, чем испытать болезненный и горький конец того, что было похоже на удовольствие в шатрах нечестия.

Но есть и ещё одна причина, о ней говорится в ст. 12: Божья благодать (в NIV «favor» — «благорасположение») — это наилучший дар для любого смертного. Сам Господь является нашим «солнцем и щитом». Солнце — это источник света и жизни. Здесь мы получаем радость от утоления нашей природной жажды по Богу. В живом Боге — свет и жизнь. С другой стороны, Бог также наш щит, наша защита. Ещё во времена Авраама Бог открыл Себя как «щит» для Авраама и как его «великую награду» (Быт. 15:1). Подобным образом Пс. 5:13 уверяет Израиль в том, что: «…Ты благословляешь праведника, Господи; благоволением, как щитом, венчаешь его». [113] См. также Втор. 33:29 и Пс. 113:17.

Обе эти метафоры (солнце и щит) отражают красоту жизни, проходящей в Божьем присутствии. Результатом такого размышления, исповедания и общения будет пребывание в «благодати и славе» (ст. 12). На самом деле, «Бог ни одного блага не сокроет от ходящих в непорочности» (в Синод, перев.: «ходящих в непорочности Он не лишает благ»; прим. пер.). Какое прекрасное обещание! Мы удивлённо спрашиваем: «Действительно, ничего не сокроет?» Да, ничего!

Третий, и последний, раз мы видим славословие. Псалом заканчивается этими словами: «Господи сил! Блажен человек, уповающий на Тебя!» (ст. 13).

Итак, в чём мы должны быть уверенны? Можем ли мы повторить за псалмопевцем, что мы тоже стремимся к присутствию Бога и к Нему самому более, чем к любому другому благу? Является ли для нас время во дворах живого Бога, когда мы поклоняемся Ему и прославляем Его, самым счастливым и желанным занятием в жизни?

Кто или что является нашим солнцем и щитом? Если мы стремимся к благодати и к славе, является ли нашим образом жизни стремление к чистоте и непорочности перед Богом? Не это ли означает уповать на Него? Пусть Господь для Своей славы и чести сделает истинным для каждого из нас всё то, что мы открыли для себя в этом псалме.

Псалтырь должен стать для нас таким же сборником гимнов, каким он был для Израиля.

Прославление, будь то псалмы описательной хвалы или повествовательной, должны стать как частью нашего ежедневного выражения любви и привязанности к Богу, так и частью нашей проповеднической миссии и миссии обучения Божьего народа.

Жизнь тех людей, которые не стремятся прославлять Бога, к сожалению, продолжает становиться более ограниченной и тёмной под натиском жизненных трудностей. Псалмопевец может избавить нас от нашей собственной ограниченности и уныния, предлагая нам совершенно новый взгляд на Божье величие, великолепие и силу!

Апокалиптическая литература является самым загадочным из всех ветхозаветных жанров. Прежде всего, апокалиптический жанр — это особая форма пророчества, фокусирующая своё внимание на событиях, которые будут сопровождать второе пришествие Христа, и на последних деяниях Бога в истории, которые будут предвещать наступление вечности. Поэтому во многих отношениях этот жанр можно рассматривать как подкатегорию пророчества.

Однако не следует думать, что апокалиптика так отдалена по времени, что никак не связана со своими первыми слушателями. Напротив, совсем не многие из этих будущих событий были настолько далёкими, что не имели никакой связи с людьми, жившими в то время, когда пророк впервые произнёс пророчество, или с людьми, живущими в наши дни. Скорее, многие из этих событий являются частью так называемой инаугурационной эсхатологии (inagurated eschatology) [114] Описание Божьих деяний в будущем, в котором объявленные события включают в себя «уже», то есть исполняются в настоящем, и «ещё не», то есть относятся к отда­лённому будущему. Оба аспекта являются частью единой идеи о том, что Бог совершает в настоящее время и совершит в далёком будущем. . То есть будущее событие, описанное в Библии, часто имеет аспект «сейчас», так же как свойство «ещё не». Как сказано в 1 Иоан. 3:2: «…мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем» (курсив добавлен автором), таким образом, пророчество часто даёт нам в настоящем предвкушение того, что ещё не свершилось во всей полноте. Вот почему 1 Иоан. 2:18 предупреждает: «И как вы слышали, что придет антихрист, и теперь появилось много антихристов, то мы и познаем из того, что последнее время». Уже пришли! Не нужно падать духом, если ваш претендент на звание антихриста сошёл со сцены, а мы так и не увидели второго пришествия Христа; возможно, он был одним из многих в длинной очереди тех, кто предшествует последнему антихристу.

Название этого жанра происходит от названия книги Откровения, греческого апокалипсис — «откровение». Соответственно, форма не настолько отчётлива, как это утверждают некоторые, [115] См. введение в John J. Collins, “Apocalypse: The Morphology of Genre,” Semeia 14 (1979): 5-8. так как она не демонстрирует своего собственного формата и литературной формы в библейском тексте. Обычно нам даны скорее тематика, идея, основная мысль как признаки этого жанра, чем какая-либо характерная форма или формат самого текста.

Если метод предполагает, что нашей первоочередной задачей является попытка связать ветхозаветные образы, символы и видения с книгой Откровение и затем экстраполировать новозаветные значения назад, в апокалиптические книги среднезаветного периода, то нам стоит критически отнестись к этому методу, поскольку мы, в таком случае, занимаемся эйзегезой, то есть привнесением в изучаемый текст значения извне. Для многих изучение таких книг, как 1-ая книга Еноха или Устава войны из Свитков Мертвого моря, включает процесс толкования этих книг в свете похожих тем и идей, находящихся в Новом Завете, с последующим применением полученных «результатов» в качестве основы для толкования апокалиптических текстов Ветхого Завета. Подобный процесс иногда используют для толкования ветхозаветных книг, когда значение текста объясняется идеями из апокрифических книг среднезаветного периода. И снова значение более поздних текстов распространяется на тексты более ранние. Это тоже эйзегеза. Образы и символы более позднего иудаизма времён Вавилонского плена и периода после плена смешиваются с божественными откровениями, содержащимися в более ранних частях Ветхого Завета, и без долгих рассуждений приравниваются к ним. Но мы совершаем грубую ошибку, приравнивая друг к другу две разные эпохи мышления и манеры создания писаний или делая их идентичными, — по крайней мере, делая это без достаточных оснований, которые находятся в самом тексте.