Этери Чаландзия - Человек и Церковь. Путь свободы и любви

Почему так сложны современные отношения секулярного мира и Церкви? Почему миру так важно загнать ее в своеобразное гетто? Почему процветает принцип «вы там в своем углу машите кадилом, мы вам мешать не будем, но и вы нам не мешайте и не высовывайтесь»? Потому что никто не хочет смущать себя размышлениями об устройстве и сущности бытия.

Какие сегодня самые популярные книги? Те, что содержат ответы на вопросы. Люди сами думать не хотят, им нужны готовые формулировки. Мы не приучили себя задаваться вопросами и искать на них ответы, привыкли пользоваться тем, что нам предлагают.

Мы не задумываемся о том, что подобный подход формирует зависимое, ущербное, рабское сознание. Человек, им обладающий, ни в чем не сомневается, потому что «все знает». Он с легкостью ориентируется в черно-белом мире, где все разлиновано, понятно, даже очевидно. Где нет сомнений, вопросов, а, в конечном счете, нет и Бога. Но и такое, как порой кажется, безнадежное, сознание обратимо. Я считаю, что даже атеистическое сознание, так настойчиво прививавшееся нам системой, подвижно. Сознание человека по сути религиозно. Атеизм навязывается идеологией, проистекает из воспитания, он связан с вещами наносными и внешними, чаще всего с неглубоким знанием и пониманием самого себя. Атеисту очень комфортно оттого, что он решил для себя все загадки бытия, и когда он слышит вопросы со стороны Церкви, это его раздражает. Поэтому так сильна антицерковная позиция. Если бы Церковь вела себя тихо и не подавала голоса, жизнь атеиста была бы гораздо спокойнее. А так – сплошная нервотрепка.

Парадокс в том, что, декларируя нравственные ценности, даже самый матерый атеист в действительности проявляет христианское сознание. Ведь вся базовая система понятий добра и зла сформирована именно христианством. В Европе за последнее тысячелетие не придумали ничего принципиально нового. Иудаизм, ислам, христианство – все три авраамические религии имеют библейское происхождение. И все наши моральные коды – оттуда. Поэтому нравственный атеист – это оксюморон, а атеист последовательный – априори безнравственный человек.

В России современный атеизм представлен двумя довольно одиозными личностями: Александром Никоновым и Александром Невзоровым. Они опасаются, что атеист в чем-то может уподобиться христианину, и выворачивают все наизнанку. Раз Бога нет, тогда, как говорил Достоевский, все позволено. А рядом с таким, как Никонов, и не всякий атеист захочет сидеть, потому что просто невозможно всерьез рассуждать о том, что детей с патологиями и инвалидов нужно убивать. Это какие-то фашистские мерзости, несовместимые с понятием человека.

Агностическая концепция тоже не особенно убедительна, потому что нельзя же сомневаться всю жизнь, надо когда-то принимать решения.

Агностицизм возник в конце XIX в., а сам термин был введен в обиход английским биологом, профессором Томасом Гексли. Он считал агностиком человека, отказавшегося от связанной с богами верой и убежденного в том, что первичное начало вещей неизвестно, так как не может быть познано. Он писал: «Когда я достиг интеллектуальной зрелости и начал задаваться вопросом, кто же я – атеист, теист или пантеист, материалист или идеалист, христианин или свободно мыслящий человек, я пришел к выводу, что мне не подходит ни одно из этих наименований, кроме последнего». Агностик считает невозможным познание истины в вопросах существования богов, вечной жизни и других сверхъестественных существ, понятий и явлений, но не исключает принципиальной возможности существования божественных сущностей. Таким образом, он может верить в Бога, но не может быть приверженцем догматических религий. Агностиками можно назвать Канта, Дарвина, Эйнштейна, Юма, Бертрана Рассела.

Вообще, сомнение – это еще и способ снять с себя ответственность: раз я сомневаюсь, значит, ни за что не отвечаю. Это довольно удобно. В этом смысле атеист все-таки берет на себя ответственность, так или иначе он определяет свое мировоззрение и свое отношение к человеку и к миру. А вечные сомнения агностика грозят превратиться в подростковую игру и затянуться на всю жизнь.

Нередко жизненные коллизии и катастрофы прекращают подобные игры. Когда рушится привычный уклад, неожиданно в разгар бедствий в человеке что-то просыпается. Так устроен человек, что часто познает Бога не в чудесах исцеления, спасения или удачи, а именно в беде. В большом горе люди внезапно начинают чувствовать Божественное присутствие, ощущать Его совсем рядом с собой. И тогда сама скорбь становится чудом. Для тех, кто способен понять, что несчастье, свалившееся на голову, – это не только испытание и боль, но и конец старой жизни, многое меняется. И атеистическое, и агностическое, и заштампованное церковное, и любое другое сознание-ловушка разрушаются, и человек внутренне оказывается на свободе.

Блаженный Августин на первой странице своей знаменитой книги «Исповедь» написал: «Ты создал нас для себя, и потому не успокоится наше сердце, пока Тебя не найдет». Мне кажется, эти слова – о сущности человеческого вопрошания. Ведь человек не может жить, не задавая себе вопросов: «Кто я? Почему я живу? Что со мной будет после смерти? Почему я люблю? Почему боюсь? Почему ненавижу и страдаю?»

Эти вопросы сопровождают нас с детства. С самого раннего возраста именно через них мы начинаем осуществлять себя. И постепенно, если этот интерес ослабевает, личностное существование становится все более примитивным. Желание найти ответы на эти вопросы в конечном счете приводит человека к Богу. Когда он сталкивается с невозможностью постичь неизбежную бесконечность, перед ним открываются два пути: или он решается приблизиться к пониманию непознаваемого, или закрывает для себя этот вопрос и предпочитает находиться совершенно в другом пространстве. В Церковь он не пойдет. Если же человек захочет рискнуть, он, скорее всего, будет многое делать неправильно, через заблуждение и протест, но все равно все попытки станут его дорогой к Богу.

Для тех, кто чувствует в себе потребность внутренних перемен и нравственных переживаний, приход в Церковь оказывается чрезвычайно важным событием. Такие люди готовы задаваться вопросами и всегда с надеждой ищут и ждут ответов. И пусть порой им открывается нелицеприятная или пугающая правда о них самих, о жизни, которой они живут, об их заблуждениях и самообмане, они обычно оказываются к этому готовыми. Гораздо важнее душевного успокоения для них становится честный диалог, возможность встречи с самим собой и миром, существование которого они предчувствуют, но не могут объяснить.

Поиски ответов на вопросы, а, в конечном счете, потребность встречи с Богом приводят человека в Церковь. Часто возникает вопрос, что необходимо для вхождения в нее. Не думаю, что надо быть как-то особенно подготовленным. Прежде всего, мы должны быть развиты как люди. Это вообще наша самая главная задача в жизни, и для этого нет нужды в каком-то специальном религиозном образовании. Даже преподавание религии в школе, чего так добивается сегодня Церковь, совсем не обязательно.