Павел Михалицын - Основы православного вероучения

Пшеница, употребляемая в таинстве, знаменует обновление жизни физической и духовной и надежду на будущее воскресение.

Значение вина можно вывести из притчи о милосердном самарянине, о котором читается при совершении таинства. Целитель Небесный, соединивший в Себе правосудие и милосердие, в вочеловечении Которого «правда и мир облобызастася» (Пс. 84, 11), соединяет вино и елей для врачевания нас от греха и последствий его.

Елеосвящение требует от человека веры и покаяния. Исцеление – это свободный дар Всеблагого любящего Бога, а не неизбежный результат каких-то внешних действий. Поэтому Таинство Елеосвящения не является магическим ритуалом, результатом которого будет непременное физическое исцеление: в таинстве исцеляется в первую очередь наша душа.

Хотя учение о седмеричном числе таинств сформулировано сравнительно недавно, но понимание седмеричности таинств существовало в Церкви изначала. В Священном Писании, правда, не сказано нигде, что таинств семь, так же как не указано и меньшего количества. Однако в нем мы, несомненно, найдем более или менее ясные свидетельства о всех семи таинствах, причем каждому из них усваиваются существенные свойства таинства: божественное установление, видимое действие и обетование особой благодати приемлющему таинство.

Почитание икон Православной Церковью основано и непременно зиждится на догмате Воплощения Божия. Оно основано на том благовестии, что некогда «Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истин; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца» (Ин. 1, 14). Основано на том радостном Откровении, что во Христе Иисусе, Который есть «образ Бога невидимого» (Кол. 1, 15), нам открывается спасительный источник познания, на том несомненном исповедании, что вочеловечение Бога было не призрачным действием, а самым реальным фактом, когда Христос, «приняв образ раба», не перестал являть Собой образ невидимого Бога, стал истинным человеком, единосущным и во всем, кроме греха, подобным нам, не переставая вместе с этим быть Тем, Кто «есть истинный Бог и жизнь вечная» (1 Ин. 5, 20).

Богословие иконы – не просто апология изображения священного, сакрального мира, в простом существовании которого могут многие сомневаться, но это глубокое раскрытие тайны Боговоплощения, и оно основано, внутренне неразрывно связано с Богочеловеческой тайной Христа.

Вочеловечение Христа не только «легализовало», сделало возможным изображение горнего мира, но в силу невероятного Откровения Божия в Сыне преобразило богопознание, выстроило и организовало собой новое понимание мироустройства, преобразило сам взгляд человека на мир, на себя самого, на свою деятельность в мире, как линза, собрало все и вся в единый христологический фокус.

Однако Богочеловеческая тайна Христа всегда являлась камнем преткновения. Это справедливо и в отношении вопроса об иконопочитании. Так, христологические разногласия, раскалывающие Церковь в V, VI и VII вв., не могли не отозваться как эхом причинами иконоборческого кризиса, разразившегося в Византии в VIII–IX вв.

Самым важным из всех дебатируемых вопросов стал вопрос о принципиальной возможности создавать икону Христа, «совершенного в Божестве и совершенного в человечестве, истинного Бога и истинного человека», «единосущного Отцу по Божеству и Того же единосущного нам по человечеству». [32]

Православная Церковь решает этот вопрос положительно и утверждает, что иметь икону Христа возможно в принципе, то есть не только позволительно, но и даже необходимо. И основанием этому служит факт Вочеловечения Христа от Приснодевы Марии. Это положение Церкви протоиерея В. Фоменко доказывает следующим образом. «Бога не видел никто никогда», – говорит в Евангелии «зритель неизреченных Божиих откровений» святой апостол и евангелист Иоанн Богослов, – и далее продолжает: «Единородный Сын, сущий в недре Отчем Он явил» (Ин. 1, 18); явил образ – икону Бога. Таким образом, чрез воплощение Бога Слово – Иисус Христос, будучи сиянием славы и образом Ипостаси Его (Отца) (Евр. 4, 3), являет миру в Божестве Своем и Образ Отчий, и славу Его (Ин. 1, 14, 15). В другом случае, на просьбу апостола Филиппа: «Господи, покажи нам Отца», – Господь отвечает: «Сколько времени Я с вами и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца» (Ин. 14, 8–9). Так же при исцелении слепорожденного Господь на вопрос последнего: «А кто Он (Сын Божий), Господи, чтобы мне веровать в него?» – сказал ему: «И видел ты Его и Он говорит с тобою» (Ин. 9, 36–37). [33]

Поэтому как в «недре Отчем», так и по воплощении Сын – Господь наш Иисус Христос – Единосущен Отцу, и подобно тому, как сын является естественным образом отца, так живой, естественный и неизменный образ невидимого Бога есть Сын – Иисус Христос, – носящий в Себе всего Бога Отца, во всем подобный Ему (Отцу), кроме нерожденности и отечества, свойственных Отцу. [34]

Таким образом, эта раскрывшаяся в Новом Завете истина – Боговоплощение – лежит в основе христианского изобразительного искусства, то есть иконографии. [35]«В древности Бог, – пишет преподобный Иоанн Дамаскин, – бестелесный и не имеющий вида никогда не изображался. Теперь же, когда Бог явился во плоти и с человеки поживе, изображаю видимое Бога». [36]

Но именно эта истина – Боговоплощение – в качестве аргумента в вопросе об иконопочитании явилась камнем преткновения в период иконоборчества, представлявшего собой последнюю фазу христологических споров, «когда совершился переход от учения о человеческом естестве Иисуса Христа к аргументам о Его представимости в зримом образе». [37]Ведь даже если лик Христа – это «образ Бога невидимого», этим еще не дан ответ на вопрос, способно ли человеческое искусство этот лик изображать [38], хотя бы и «Слово стало плотию…» и «Бог явился во плоти…»

Имеем ли мы право и способны ли мы изображать Христа в образах? Так была определена проблема в период иконоборчества, положительным решением которой явилось не только Торжество Православия, но и развитие догматической науки в области христологии.

Каково же значение иконы, если за нее боролись около века не на жизнь, а на смерть?! Если почитание икон вытекает из основного исповедания Церкви – Вочеловечения Слова, икона Которого является свидетельством истинного, а не призрачного Его Воплощения, то отвержение икон равнозначно сомнению в истинности Воплощения, отвержению выраженного линиями и красками явления догматической и ипостасной Истины. Эта ключевая посылка проходит чрез всю аргументацию иконопочитателей. Л. А. Успенский пишет: «Если самый факт существования иконы основан на воплощении второго Лица Святой Троицы, то и наоборот – реальность воплощения подтверждается и доказывается иконой… Отрицание иконы в глазах Церкви было равносильно отрицанию самого Боговоплощения, всего дела нашего спасения. Таким образом, защищая икону, Церковь защищала не только ее вероучительную роль или эстетическое значение, но самую основу христианской веры, догмат Воплощения Бога. Этим и объясняется упорство православных в защите иконы, их непримиримость и готовность на любые жертвы» [39]. И это было вполне оправданно, иначе быть не могло. Ведь, по выражению Э. Зэндлера, иконоборчество посягало на самую суть христианской веры, то есть на смысл Воплощения. Защита или отвержение икон – это защита или отвержение веры во Христа Иисуса [40].