Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников

Далее, критикуя взгляд Л. Н. Толстого на Церковь как на учреждение, в котором якобы насильно заставляют человека принимать противные его разуму убеждения, автор примечаний подчеркивает, что в Церкви ничего не делается насильно – Символ веры не является внешне обязательным для единения. Символ – «дело всей Церкви», выражение «общего исконного церковного верования», цель которого – объединение своих чад любовью; по сути, эта цель должна пониматься сотериологически; основой Символа является не принуждение, а Предание и любовь. Принципом единения объективно является Любовь Церкви, а также субъективно-свободное принятие Символа каждым верующим, основой которого является понимание и доверие [401].

Л. Н. Толстой высоко оценил работу А. М. Иванцова-Платонова и согласился на все его исключения из текста (см.: ПСС. Т. 85. С. 207). Однако даже прот. А. Иванцов-Платонов, по-видимому, действительно расположенный помогать Л. Н. Толстому, не мог пройти мимо явных несуразностей в «переводах» и новых интерпретациях Л. Н. Толстым хорошо известных христианских текстов. 22 августа 1885 г. он направляет В. Г. Черткову письмо, в котором речь идет о цензурном запрещении рассказа «Два старика», а также о новом переводе «Учения 12-ти апостолов» Толстого. Автор письма ясно видит, что перевод носит явно тенденциозный характер – Л. Н. Толстой, по своему обыкновению, сознательно искажал текст документа, автор письма указывает на самые вопиющие случаи таких искажений: вместо «крестите» – «омывайте», вместо «евхаристия» – «благодарение за еду», вместо «епископы и диаконы» – «надзиратели и служители» [402].

Таким образом, контакты прот. А. Иванцова-Платонова с Л. Н. Толстым очень ярко отразили суть конфликта последнего с православием. После переворота Л. Н. Толстой решительно утверждает, что православная вера есть набор случайно возникших обманов и идолопоклонство, где одним из главных является утверждение Воскресения Христова, факт, который всю свою жизнь Л. Н. Толстой не принимал и прямо отрицал, причем близкие писателю лица неоднократно указывали на часто отрицательно-кощунственное отношение Л. Н. Толстого к Воскресению, причем незадолго до смерти [403].

Но, отрицая все мистическое в христианстве, писатель настойчиво подчеркивал глубокий моральный смысл учения Христова, Закона Христова, который духовно живет во всех людях, который люди должны открыть в себе и которому должны следовать [404].

Это противостояние разума и веры в свое спасение психологически очень характерно для Л. Н. Толстого – для него вообще не существует проблемы спасения. Ведь, по глубокому замечанию Л. Витгенштейна, если человеку действительно суждено быть спасенным, то он нуждается «не в мудрости в мечтах или рассуждениях, а в уверенности. – Эта уверенность и есть вера. Но вера есть то, в чем нуждается мое сердце, моя душа, а не мой размышляющий рассудок <���…> спасительная любовь верит и в Воскресение, настаивает на Воскресении. Жажда спасения как бы умиряет сомнение». Вера в спасение, в Воскресение открывается только человеку, который, по словам Л. Витгенштейна, нуждается в бесконечной помощи [405].

Л. Н. Толстой решительно отрицает искупительный характер страданий Христа, Который победил мир и спас его «не тем, что пострадал за нас, а тем, что страдал с любовью и радостью, т. е. победил страдания и нас научил этому» (ПСС. Т. 85. С. 209), и категорически не принимает Церковь Христову, полагая, что истинная церковь – это «люди, соединенные исполнением Его воли, – церковь в истинном значении этого слова» (ПСС. Т. 85. С. 79).

В чем же заключается положительное философское содержание религиозных идей Л. Н. Толстого?

Один из самых авторитетных западных исследователей художественного творчества писателя, Р. Ф. Густафсон, последовательно показывает в своей книге «Обитатель и Чужак. Теология и художественное творчество Льва Толстого» (СПб., 2003), что учение Л. Н. Толстого представляет собой не столько пантеизм, сколько одну из разновидностей панентеизма [406]: исходя из трихотомической схемы (тело – душа – дух), Л. Н. Толстой утверждает, что Бог есть «бесконечное, вечно-живое, единое существо», которое проявляется в «бесконечном количестве видов (существ)», высшую ступень состояния которых составляет человеческий дух, самопознающий и познающий Бога. Эта третья («духовная») ступень познания открыта в «истинном браманизме, и буддизме, и христианстве». Согласно этому представлению реальностью является не отдельная человеческая личность, а действующая через человеческое сознание «вечная, бесконечная сила Божия», высшим проявлением которой является любовь. Смысл жизни человека – в росте сознания, в постепенном переходе от низшей ступени сознания к высшей (см.: ПСС. Т. 88. С. 318).

Очень характерно, что впервые о разуме как высшем религиозном, духовном проявлении божественной сущности в человеке Л. Н. Толстой пишет очень рано – в возрасте 19 лет он заносит в свой дневник следующую мысль: «Оставь действовать разум, он укажет тебе на твое назначение, он даст тебе правила, с которыми смело иди в общество. Все, что сообразно с первенствующей способностью человека – разумом, будет равно сообразно со всем, что существует» (ПСС. Т. 46. С. 4; запись сделана в 1847 г.).

За несколько лет до смерти Л. Н. Толстой формулирует это положение предельно ясно: «…всякая жизнь есть не что иное, как все большее расширение сознания и все большее и большее увеличение любви» (ПСС. Т. 89. С. 61). В человеке, таким образом, присутствует «всемогущий, чистый и святой» самопознающий дух, который существует на самостоятельных онтологических основаниях, не зависящих от природы человека, и является своеобразным хранилищем и проводником божественной воли и божественного закона. Интересно, что впервые определенно эта мысль высказана Л. Н. Толстым еще тогда, когда не были написаны его основные философские трактаты, – в 1879 г. в небольшом наброске «Царство Божие», где говорится, что «Сын человеческий – это тот дух, который есть в каждом человеке, не зачат от плоти. Тот, кто возвеличит этот дух в себе, тот получит жизнь невременную и вступает в Царство Божие». При этом «полагаться на Сына», «жить в разумении» и делать добро – это синонимические понятия (см.: ПСС. Т. 90. С. 125).

Таким образом, уже здесь в подходе Л. Н. Толстого ярко проявляется рационально-моралистическая основа, отсутствие каких-либо мистических связей между Богом и человеком: жить в Боге для писателя значит разуметь и делать. При этом «Бог-дух» есть отец того духа, который в человеке, есть «Бог и Отец только тех, которые признают себя Его сынами» (ПСС. Т. 90. С. 125). Именно поэтому однажды в своих письмах уже освободившийся от влияния на свою душу и разум бывший последователь Л. Н. Толстого кн. Д. А. Хилков заметил, что толстовство есть «аристократический кальвинизм».