Д. Макаров - Дорогами ислама Центральной России

Во-вторых, особенность «Хожения…» заключается в том, что текст является уникальной для того времени попыткой преодоления культурной замкнутости Руси в сторону ислама. Это составило основу научного спора о религиозной принадлежности самого Никитина.

В-третьих, проблема осмысления скрытой структуры памятника как постороннего включения заключается в принципах рассмотрения ее культурной почвы. В той терминологии и категориях, которыми в науке принято анализировать и интерпретировать христианскую культуру и сознание, оказывается совершенно невозможным понимать авторов и произведения мусульманской культуры, поскольку они основываются на иных принципах логического и художественного мышления. Для исследователя, работающего над темой «ислам и русская литература», здесь спрятана методологическая ловушка: по своим внешним признакам мусульманская традиция напоминает западноевропейскую, но общие для обеих концептуальные понятия (Бог, Священное Писание, молитва, судьба и др.) при более глубоком их рассмотрении вызывают ощущение «фундаментальной непонятости» этой семиотической системы.

Подобный недочет можно обнаружить и в переводе «Хожения…» на русский язык Л. С. Семенова и А. Д. Желтякова. Например, фраза «шихбъ Алудин пиръ ятыр» (Этт. сп., л. 446 об.) переводится ими как «шейх Ала-ад-дин [святой лежит]». Слово «пир» переведено словом «святой» некорректно, поскольку не имеет словесного эквивалента в русском языке. Было бы правильнее оставить этот термин без перевода, снабдив комментарием. Замена «пира» «святым» удаляет из текста элементы суфизма, что не дает возможности установить факт знакомства Никитина с этой мусульманской субкультурой. Другой пример некорректного перевода относится к фразе «Олло, худо, богъ, данъиры» (Этт. сп., л. 454). Желтяков и Семенов перевели это: «Боже, боже, боже, боже!» Очевидно, у Никитина это самостоятельное высказывание, утверждающее глубокую философскую идею идентичности наименований Бога на языках противопоставленных друг другу религиозных систем.

Близость философских позиций Никитина мусульманскому мистицизму прослеживается и по линии мотива «свой среди чужих, чужой среди своих». Это дает возможность уточнить психологическое состояние автора: тяжелые раздумья о потере им «русскости» в среде «чужих» расширяются до пределов философского обобщения, идей вселенского универсализма.

Выражающая принцип таухида структура в «Хожении…» разворачивается на двух уровнях:

1. Наименование Бога на 4 языках утверждает наличие 4 путей к одной цели, каждый из которых может быть в равной степени истинным: «а растъ дени худо донот – а правую вьру богъ вьдает. А права вьра бога единаго знати, и имя его призывати на всяком мьсте чисте чисто» (Этт. сп., л. 456).

2. Наименование Бога на арабском языке. В соответствии с коранической традицией автор манифестирует идею мусульманской философии о 99 именах Творца. Из 99 имен А. Никитин, стараясь передать арабское произношение, включил в текст 33, причем сам характер их употребления свидетельствует о том, что он понимает их не просто как божественные качества, известные христианам.

Некоторые имена Никитин употребил только по одному разу – в заключительной молитве, например: «альазизу, альчебару, альмутаканбиру» (Троицк. изв., л. 392 об.). Другие имена, повторяясь по нескольку раз, проходят через все произведение, создавая особую смысловую линию: Ал-Хакк (араб. «Истинный»), в тексте – «оакъ» (в Этт. сп.: л. 445, 449, 449 об., 458); Аллах, в «Хожении…» – «олло» [в Этт. сп.: л. 445 (5 раз), 449, 449 об. (7 раз), 452 об. (7 раз), 454 (2 раза), 452 об. (2 раза), 458 об. (2 раза)]; Ар-Рахим (араб. «Милосердный»), в тексте – «рагим» [в Этт. сп.: л. 445, 449 об. (2 раза), 452 об. (2 раза), 458 об. (3 раза)] и Ал-Карим (араб. «Щедрый/Великодушный»), в «Хожении…» – «керем» [в Этт. сп.: л. 445, 449 об. (2 раза), 452 об. (2 раза)]. Исследователя не оставляет ощущение, что этот смысловой комплекс всего лишь материализованная часть некой структуры, сформированной автором либо с определенной целью, либо бессознательно. Порой использование мусульманских имен Бога производит впечатление авторской вставки при составлении «чистовика» из разрозненных записок, как будто Никитин эмоционально комментировал собственный текст.

Более всего укрепляет мысль о целостной структуре использованных имен одна существенная деталь: согласно мусульманской традиции, среди 99 божественных имен («ал-асма’ ал-хусна») есть одно, именуемое «главным», «наивеличайшим» (т. е. «ал-исм ал-а'зам»), однако достоверно неизвестно, какое именно. Судя по анализу нескольких хадисов, в которых упоминается это понятие, наивеличайшее имя, вероятно, не выражено какой-то одной лексемой, оно рассредоточено в структуре значений известных 99 имен таким образом, что только их вербализованная совокупность составляет код «ал-исм ал-а'зам». По-видимому, этим можно объяснить тот факт, что в мусульманском мистицизме сложился ряд явлений, связанных с зикром (поминанием божественных имен), предписывающим повсеместное, как можно более частое употребление в речи различных имен-атрибутов Бога, примером чему может служить и текст «Хожения…».

Закрепляет актуализацию скрытой структуры текста заключительная молитва Никитина, в которой до настоящего времени видели только компиляцию коранических цитат: «Милостию божиею преидох же три моря. Дигерь худо доно, олло перводигерь дано. Аминь! Смилна рахмам рагим. Олло акьбирь, акши худо, илелло акшь ходо. Иса рух оало, ааликъ солом. Олло акьберь. Аилягаиля илелло. Олло перводигерь. Ахамду лилло, шукур худо афатад. Бисмилнаги рахмам ррагим. Хуво могу лези, ляляса ильлягу яалимуль гяпби ва шагадити. Хуя рахману рагиму, хубо могу лязи. Ляиляга иль ляхуя. Альмелику, алакудосу, асалому, альмумину, альмугамину, альазизу, алчебару, альмутаканъбиру, алхалику, альбариюу, альмусавирю, алькафару, алькалъхару, альвазаху, альрязаку, альфатагу, альалиму, алькабизу, альбасуту, альхафизу, алльрравию, алмавизу, алмузилю, альсемилю, албасирю, альакаму, альадюлю, алятуфу».

На самом деле это является частью цельного текста широко известной в мусульманской среде молитвы «наивеличайших имен Бога», составленной из выражений Корана и хадисов. Ее популярности способствовал достоверный хадис о 99 именах Бога: «Воистину у Господа 99 имен. Кто их выучит [осмыслит и сохранит в памяти], тот войдет в рай». По всей видимости, Никитин запомнил либо сокращенный вариант этой молитвы, либо он подвергся сокращению летописцами. В любом случае нет никакого сомнения в том, что ее присутствие свидетельствует о большой значимости идеи божественных имен в художественной картине мира Афанасия Никитина и в тексте «Хожения за три моря», формирующего первую в истории русской литературы мусульманскую миромоделирующую структуру.