Антон Данненберг - Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ

Религиозная система католицизма с 1902 по 1959 год характеризовалась ориентацией на традиционные догматические представления Римско-Католической церкви. Теология (что было характерно для всей Латинской Америке) была полностью подчинена Ватикану, не обладая оригинальностью. Лишь во второй половине XX столетия в Латинской Америке появится собственная теологическая традиция, по-своему трактующая доктрину католицизма.

Но именно в первой половине века на Кубе начинает формироваться национальный клир, часть которого (минимальная) все больше проникается идеями национально-освободительной борьбы. Официально же кубинская Церковь стояла на позициях социальной доктрины католицизма, полностью ориентированной на капиталистические общества.

Таким образом, религиозная система кубинского католицизма в рассматриваемый период являлась составной частью мировой католической системы со всеми присущими ей тенденциями. Именно неспособность адекватно реагировать на вызовы времени привела ее к последующему кризису в первые годы существования режима Ф. Кастро. Лишь Второй Ватиканский собор, принесший глобальные изменения для всей мировой системы католицизма, создал возможности для кубинской Католической церкви найти новые пути и способы существования в условиях социализма.

После победы Кубинской революции, по некоторым данным, режим Ф. Кастро подверг репрессиям в общей сложности около 3500 представителей Католической церкви. Некоторые из них были убиты, некоторые отправлены в тюрьмы или высланы. Кроме этого, была проведена конфискация церковного имущества, национализирована собственность Церкви. Кардинал Мануэль Артеага Бетанкур укрылся в аргентинском посольстве [316].

Большая часть священников и монахов, в основном иностранного происхождения (примерно три четверти священников на Кубе были испанцами), покинула Кубу в первые же годы после революции. Объясняется это тем, что традиционное доминирование в католической иерархии испанских священников всегда ассоциировалось с их принадлежностью к высшему классу. По мнению Р. Торрейра Креспо, победа революции создала для кубинской Церкви серьезную дилемму, учитывая довольно крепкие ее связи с кубинским обществом: «Церковь на Кубе, нагруженная балластом связей с испанским колониализмом и последующими тесными связями с американской системой неоколониализма, рассматривалась многими как агент империалистического влияния» [317].

Более того, именно к высшему классу они и принадлежали, что не могло не вызвать с их стороны, как верно замечают американские исследователи Э. Хэйджмэн и Ф. Вэтон, однозначно отрицательной реакции на экономические преобразования, начатые правительством Ф. Кастро [318].

Следует иметь в виду, что, хотя часть католического духовенства и различных католических организаций и приняли активное участие в борьбе с режимом Ф. Батисты, большая часть Церкви была во время гражданской войны на стороне власти. В частности с открытой поддержкой режима выступал архиепископ Гаваны М. Артеага, обозначая тем самым официальную позицию. Некоторые иерархи, такие как епископ Камагуэя Карлос Риу, занимали выжидательную позицию, вообще отмалчиваясь по столь болезненному для страны вопросу.

Как уже отмечалось, католическая молодежь активно поддерживала борьбу повстанцев Ф. Кастро, но лидер крупнейшей молодежной католической организации Кубы «Католическая молодежь» («Juventud Catolica») А. Вальдеспино осуждал государственный переворот, тем самым оставаясь на стороне властей.

Эти факты говорят об очевидном расколе в рядах кубинских католиков в середине XX века. Католический клир не был единым. Если верхушка в лице епископата и лидеров католических организаций стояла на позициях защиты существующего режима, то низшее духовенство, рядовые священники, а также члены религиозных объединений не считали для себя возможным мириться с растущим социальным неравенством на Острове, зависимостью его от США, репрессивными методами управления.

Отношение Католической церкви к режиму Ф. Кастро в постреволюционный период следует четко разделять на два этапа: до обращения революционного правительства к коммунистической идеологии и после. При этом важно отметить, что сразу после Революции Ф. Кастро стоял на национал-буржуазных позициях, а его взгляды вполне сочетались с христианской доктриной. Как отмечает С. Педраза, изначально Ф. Кастро сам определял произошедшую революцию как гуманистическую, о чем он, в частности, говорил во время своего визита в США в апреле 1959 года [319]. 17 декабря того же года Ф. Кастро в телевизионной программе «Ante la Prensa» еще раз высказался в том духе, что революция и религия никак не должны мешать и противоречить друг другу: «Мы понимаем, что наша Революция ни в коей мере не направлена против религиозных чувств… поэтому у нас нет никаких намерений касаться религиозных чувств населения» [320].

Достаточно спорной выглядит ситуация, касающаяся отношения самого Ф. Кастро к католицизму. Известно, что сам он являлся выпускником колледжа иезуитов «Вифлеем», а его наставником был иезуит отец Лоренто.

Как уже отмечалось, к моменту победы революции на Кубе Ф. Кастро отнюдь не был явным противником Католической церкви. Более того, у него были все причины относиться к ней с некоторой долей симпатии. Известно, что после неудачной операции партизанских сил во время штурма казармы Монкада, в результате которой Кастро был арестован и подвергнут суду, именно Католическая церковь в лице архиепископа Сантьяго Энрике Переса Серантеса выступила в его защиту. Как отмечает испанский исследователь Н. И. Уриа, именно благодаря заступничеству Серантеса Кастро получил столь мягкое наказание [321].

Сразу после победы Кастро заявил, что именно Католическая церковь является одним из гарантов свободы, а самого Серантеса он приглашал выступить вместе с ним в ночь с первое на второе января в Сантьяго-де-Куба, где он произнес свою первую речь.

Некоторые католики принимали и активное участие в самом революционном движении. Этот факт отмечался самим Кастро, который заявлял, что «Католическая церковь внесла свой решительный вклад в дело победы» [322]. В то же время, как отмечает

А.П. Фернандес, и сама Церковь в первый период после победы «приветствовала ее как ожидаемый конец неопределенности, вооруженного противостояния и в целом страдания народа» [323]. Тем не менее ряд авторов полагают, что отношения между Церковью и новой властью с самого начала носили противоречивый характер. Так, как отмечает Д. Ковалевски, «государственноцерковные отношения на раннем этапе в постреволюционной Кубе лучше всего обозначить как взаимно неприязненные» [324].