Арсенал-коллекция 2012 №02 (2)

В одном из вылетов получилось так, что он вёл первое звено, а я – второе. Нам в хвост заходит группа штук шесть ФВ-190. Начинаю чуть-чуть разворачивать, думаю, сейчас они окажутся у нас в хвосте, а он так и идёт по прямой. Его сбили. Он был в плену. Его встречали после войны в лагере военнопленных и больше не видели…

Меня назначили на его место. Вообще, я как лётчик был «влётанный», но стрелял вначале слабовато. Меня часто атаковали и попадали, и сам много атаковал, стрелял, попадал, но они не падали – сбивать не получалось. Как-то раз шлепнулся – сбили в воздушном бою, и пришлось садиться на лес. Оказался в госпитале в Ярославле. У меня были ноги подбиты, лицо обгорело, а рядом со мной на топчане лежал человек – видно лётчик, прикрыт регланом. Он все молчит и молчит. Потом смотрю реглан отвернулся, открылась грудь, я по ней червячки ползают. Приходит нянька. Я ей говорю: «Вы что же, етить вашу мать?! Человека черви грызут, а вы?!» Пришла медсестра: «Чего шумишь?» – «Да у него рана гниет, а эти черви гной снимают». Во ведь какие лекарства были?! Потом этот лётчик пришёл в себя. Рассказал, что начал воевать в Испании, сбили его на Томагавке. Разговорились. Я ему: «Сколько не атакую, а не могу сбить самолёт!» Он меня стал спрашивать, какое вооружение стоит на «кобрах», как я прицеливаюсь, стреляю: «Так ты никогда не попадешь! Пока не увидишь закопчение на обшивке самолёта от патрубков мотора, не стреляй – все равно не попадешь». Я его поблагодарил за совет. В госпитале я пробыл не долго и не то, чтобы удрал, а попросил выписать. Приехал в полк. Деталями этого разговора особенно не делился – расскажи, смеяться будут. Пошли воевать – это уже лето 1944 года. Был такой момент, я атаковал немцев штурмовавших землю, вцепился за одного ведомого. Сближаюсь. Меня уже начало трепать в спутной струе. Закопчения я заметил метров с 50-100. На моей «кобре» стояла 37-мм пушка и два пулемета 12,7-мм. На одну гашетку я их не выводил – выстрелишь все и ни хрена не останется. Открыл огонь из пулемётов. Увидел, как он вздрогнул, от него дым пошёл и он упал. Это был первый сбитый. И в последующих боях дальше чем со 100-150 метров никогда не стрелял. А ведь в бою, когда идёшь в атаку, сзади почти всегда тоже идёт немец. Но тут надо идти ва-банк – если атакуешь, то атакуй, а если только начинаешь сомневаться, лучше не идти в истребители! У меня хватало выдержки сблизиться и сбить самолёт противника. За короткий срок сбил 15 самолётов.

– Кто у вас был ведомым?

– Вначале был осетин небольшого роста Коля Зибоин. Мне его рекомендовали и он мне понравился – летал отлично. Потом появилась вакансия командира звена и я его рекомендовал на эту должность. В полк пришли из ЗАПа лётчики, прошедшие небольшое обучение на Яках. На Кобрах они не летали и не видели их. В их числе был одессит Николай Подопригора. Он окончил школу на И-16, часов пять-шесть полетал на «яках» в ЗАПе. Вёл он себя безобразно – в карты играл, бузил. Никто не хотел его брать себе ведомым. Он ко мне привязался: «Командир, научи меня». Я его проверил на «яке», выпустил на «кобре», потренировал его ходить строем и держаться на манёвре. Надо сказать, что держался он не плохо. Как он после войны признался, где-то первые вылетов тридцать ничего не видел кроме хвоста моего самолёта. Летал на полном наддуве карбюратора, каждый рас рискуя, поскольку при таком режиме шатуны летели. Бензина американского у нас не было, а был наш Б-78. Мы использовали двигатель на 60- 70% мощности. Для этого устанавливали наддув 40 фунтов, а он взлетал на 40-ка, а потом давал все 65. Стук в двигателе был, но он держался. Так до конца войны со мной и летал. Сбивать не думал, лишь бы удержаться, за мной смотреть. А Зибоина сбили и он погиб.

– Говорят, что обычно, когда сбивают истребителя, он и не видит, кто его сбивает.

– Конечно. Под конец войны мы стояли под Кенигсбергом. Возле города Пилау немцы поднимали аэростаты для корректировки артиллерийского огня. Нас послали парой их уничтожить. Ведомым у меня полетел молодой лётчик Рожнев. Нашёл я аэростат. Он был на земле. Мы зашли, проштурмовали – он загорелся. Делаем повторный заход, смотрю мимо меня трасса проходит. Я манёвр – смотрю пара «кобр» выходит из атаки. Я прилетаю домой, докладываю: «Что же получается?! Свои бьют своих!» Разобрались. Оказалось, что это вылетал Леонид Быковец из 28-го ГИАП. Вроде он меня спутал с «мессером». Как он меня мог спутать, если в этом районе одни «фоки-190» были?! Он еще потом «героя» получил по блату. Сам москвич, а его тетя ведала торговыми организациями. Ездил в Москву, подарки привозил… Кстати это был мой последний воздушный бой, если его так можно назвать в Великой Отечественной Войне.

– Как вам Кобра?

– Хороший самолёт. Кабина элегантная, просторная. Дверь, как в автомобиле. Зимой делаешь любую температуру. Не шумит, не обдувает. Вооружение хорошее. Легко в штопор входила? Вот такой случай был. Прикрываем штурмовиков. Я перешёл с одной стороны на другую. Друг вижу, около меня разворачивается немецкий истребитель. Я на него. Прибираю газ и он прибирает. Потом переводит самолёт на горку и дает полный газ. Я за ним, но наддув больше 40 не даю. Он уходит вверх и я иду. Потянулись вверх параллельно крыло в крыло метрах в 15-ти друг от друга с хорошим углом. Идём, идём. Скорость уже посадочная миль 150 не больше, самолёт дрожит, зависает. Тут он бах – свернулся. И я еле-еле с горки ушёл. Но он-то первым свалился! Вроде упал он, но точно не знаю.

– Какой номер Кобры у вас был?

– Не обращал на это внимание. Отличительные знаки полка – белые полосы на хвосте и фюзеляже, но вообще-то на это внимание не обращал.

– Звездочки рисовали?

– Ни в коем случае, это серьёзно. Делом надо было заниматься.

– Где было тяжелее, в истребительной авиации или на У-2?

– Нет такого понятия – тяжелее.

– Где вам было комфортней?

– После войны на земле. Ты понимаешь, истребители тоже несли большие потери в воздушных боях. На У-2 ночью летали на хорошо защищенные цели – тоже свои неприятности. Война в любом случае – это плохо. Как-то можно к ней приспособиться, войти в ситуацию, быстрее решать внезапно возникающие задачи, но нравиться она не может. Я, например, никогда не трусил и был уверен, что чем больше человек думает о себе, тем меньше о том, что он делает. Я не тратил внимание на спасение собственной шкуры – знал, что ей надо платить. Все внимание я сосредотачивал на выполнении боевой задачи будь то бомбардировка цели или прикрытие группы штурмовиков.

Запомнилось еще, как своего единственного «мессера» сбил. Прикрывали мы бомбардировщики Пе-2. Они отбомбились и начали разворачиваться к себе. Откуда-то взялась пара «мессеров». Мы на них парой. Уцепился за ведущим. Поскольку бомбардировщики уже разворачивались домой, я решил: «Дайка его погоню подальше». Догнал его у самой земли. Подошёл к нему близко и сбил. Вообще «мессер» очень хороший самолёт. Маневренный, скоростной. Единственный недостаток – шасси, на пробеге мог развернуться, как и наш И-16.