Пинакотека 2001 01-02

Важное значение в развитии русского церковного зодчества второй половины XVIII столетия имело создание И.Е.Старовым Троицкого собора Алексан- дро-Невской лавры в Петербурге и участие Леграна в возведении московских церквей. Благодаря этому, а также в результате распространения в России идей, выраженных в трактатах аббатов Кордемуа и Ложье, увражах Неффоржа, идеальный образ храма, сложившийся в теории французской архитектуры, был дополнен традиционными пространственными схемами православных храмов. Такое соединение двух столь различных начал придало исключительно яркий характер церковным постройкам времени классицизма в России, особенно усадебным храмам 15*.

В 1773 году по инициативе самой императрицы во французскую Академию архитектуры было отправлено предложение разработать проект «римского дома», который представлял бы собой «резюме века Цезарей, Августов, Цицеронов и Меценатов…», «такого дома, в котором можно было поместить всех этих людей в одном лице» 16*. Очевидно, что Екатерина II желала увидеть сооружения, в которых были бы выражены вполне конкретные, основанные на цитировании известных памятников, черты классического идеала. Был отвергнут проект «Павильона Минервы», присланный де Вайи. Вероятно, императрица узрела в нем «старые, несносные аллегории». «Я выхватила листок из (увража – Д.Ш.) Клериссо, который показал мне квадратный дом в Ниме, и это вызвало у меня аппетит к Клериссо» 17*. Проект дворца в духе терм Диоклетиана, присланный в Петербург Ш.-Л.Клериссо, удовлетворил стилистические требования Екатерины II, но показался ей чрезмерно грандиозным. Тем не менее идеи Клериссо, использованные Ч.Камероном и Д.Кваренги, существенно повлияли на русскую архитектуру рубежа 1770-1780-х годов.

В последних крупных дворцах екатерининской эпохи, возведенных Старовым – Таврическом дворце князя Потемкина в Петербурге и ансамбле императорской резиденции на Неве Пелле ( не дошедшей до нас), русская архитектура максимально артикулирует монументальную тему Древнего Рима, столь существенную для всего европейского зодчества конца эпохи Просвещения. Двадцать четыре корпуса, входившие в ансамбль возведенного в 1784-1796 годах ансамбля Пеллы, были соединены длинными галереями и колоннадами. Именно в произведении Старова отражены идеи мегаломании, которая господствовала в проектах, представлявшихся в Париже перед самой революцией на конкурсы Римских премий и в произведениях «бумажной архитектуры» первых послереволюционных лет. Возможно, что при российском дворе стал известен замысел увеличения Версальского дворца, созданный Э.Булле, и Екатерине II захотелось использовать длинные колоннады, завершенные павильонами, предложенные в этом проекте 18*. Кажется, что в это время развитие франко-русских архитектурных связей достигло апогея. В России стали стремиться осуществить на практике те французские идеи, которые казались слишком радикальными в самой Франции.

Краткое правление Павла I ознаменовано романтическими строительными замыслами, такими, как создание Михайловского замка, наподобие Шантийи. При Александре I возродился интерес к проектам времен Екатерины Великой. В этом отношении утверждение нового императора, что «при мне все будет, как при бабушке», высказанное им наутро после убийства его отца заговорщиками, оказалось правдивым. А.Д.Захаров и Ж.-Ф.Тома де Томон продолжили то, что в своих последних работах начал И.Е.Старов. Символично, что К.-Н.Леду посвятил свой знаменитый трактат «Архитектура, рассмотренная с точки зрения нравов …», изданный через много лет после того, как он был написан, в 1804 году, «Александру Севера» – императору Александру I.

Не думаю, тем не менее, что творчество Леду заметно повлияло на русскую архитектуру первого десятилетия XIX века. Для людей этого времени оно относилось к эпохе до французской революции и ассоциировалось со вкусами «старого режима». Реальное влияние на русскую архитектуру оказывали увражи конкурсных проектов «Римских премий» Французской академии архитектуры, публиковавшиеся в начале XIX столетия. Так, Биржа, построенная Ж.-Ф.Тома де Томоном, свидетельствует об использовании последним опубликованного проекта биржи П.Бернара 19*. Многие другие работы Томона также свидетельствуют о том, что он использовал «язык» архитектуры «Римских премий» 20*. Ученик Шальгрена, Захаров руководствовался близкими идеями, однако следует согласиться с И.Э.Грабарем, считавшим, что «Томон перенес эти принципы из Франции целиком, совершенно в том виде, в котором они были там культивированы», а Захаров «сумел вдохнуть в них новую жизнь, и его искусство есть продолжение и завершение французского» 21*. Пожалуй, дело было в том, что создатель здания Адмиралтейства в Петербурге сумел соединить архитектурный размах проектов «Римских премий» с огромным опытом нового классицистического градостроительства, который из европейских стран того времени имела только Россия, перестроившая за полстолетия многие сотни поселений. Захаров создал не только здание, ставшее главным ориентиром Петербурга, по и серию проектов, формировавших образ столицы России как морского города. Именно в работах для Адмиралтейства мастер начал обращаться к тем приемам, которые создадут предпосылки развития нового стиля. В истории русского искусства он будет назван стилем ампир 22*.

8. Федор Яковлевич Алексеев (1755-1824) Стрелка Васильевского острова и Биржа Раскрашенная гравюра И.В. Чесского по рисунку М.И. Шотошникова. 1817

9. Жан Тома де Томон (1760-1813) Проект памятника- мавзолея Павлу I в Павловске. 1805-1808 Фасад HИM РАХ

Русский ампир чаще всего связывают с влиянием искусства империи Наполеона I. Такое впечатление скорее обманчиво, по крайней мере, в архитектуре. Мастера, активно работавшие в этом стиле, были в большей степени связаны с итальянской и британской традициями. К ним относятся Карло Росси и Осип Бове, а также строительный клан Жилярди и Адамини, поддерживавший тесные контакты с родной итальянской Швейцарией, и шотландцы Уильям Гесте и Адам Менелас. Для позднего классицизма определяющими были контакты с германским зодчеством. В Петербурге строили Карл Шин- кель и Лео фон Кленце. Впрочем, конечно, и в это время нельзя отрицать влияние французской школы: Персье и Фонтэна, Шальгрена и Дюрана. Их творчество по-разному воспринималось Петербургом и Москвой. В северной столице параллели угадываются в величественных ансамблях Росси и монументальных, грандиозных сооружениях Монферрана. В Москве сказывалось влияние французской строительной промышленности. Еще в конце XVTII века в декорации дворцов использовалось огромное число предметов и архитектурных деталей, привезенных из Парижа. Как пример можно привести Останкинский дворец графов Шереметевых. Именно благодаря модным во Франции конца XVIII – первой четверти XIX столетий декоративным мотивам, используемым при массовом возведении небольших особняков после пожара 1812 года, московский ампир приобрел свой образ, камерный и одновременно репрезентативный.