Вон Хардести - История космического соперничества СССР и США

Байконур был частью полностью скрытого мира советских технических и промышленных центров или «закрытых городов», которые оставались запретными для посторонних. Во время холодной войны советский режим также создал десять «ядерных городов», где ученые и инженеры работали над конструкциями боеголовок и производили обогащенный уран и плутоний для ядерного оружия. Другие советские проекты, которые рассматривались в качестве ключевых для промышленного и научного прогресса, не были засекречены, как видно из пятилетних планов 30-х годов: сооружение Харьковского тракторного завода, автомобильных заводов в Москве и в Горьком, великой плотины на Днепре, мощных сталеплавильных печей в бассейне Дона; возведение таких новых промышленных городов, как Магнитогорск; строительство московского метрополитена.

Вальтер Дюранти, в то время газетный репортер New York Times , дал некритическое подтверждение таким огромным проектам, описав их как «новую Россию» и «монумент прошедшим битвам и будущим надеждам, доказательство их грандиозного Сегодня и неограниченного Завтра». Избирательный репортаж Дюранти, повторяющий официальную советскую пропаганду, игнорировал огромные человеческие страдания в сталинскую эпоху. Вождь Советского Союза не брезговал мобилизовать колоссальные материальные и человеческие ресурсы в целях модернизации. Запад смело встретил мощный вызов в советский период, добиваясь конкретных результатов на ключевых экономических и технологических направлениях. Байконур — секретный и удаленный — отражал мощный основополагающий идеал большевистского режима. «Диалектика невидимости и завоеваний была характерной для всей советской космической программы», — отмечала Светлана Бойм. Это побуждение к умению хранить тайны было очень сильным, даже глубоко укоренившимся в советской политической культуре, повсеместно распространенным фактором во всех осуществляемых государством делах — больших и малых. Как отмечала Бойм, «работа тысяч людей, которые сделали возможной космическую программу, — от Генерального конструктора до женщин-уборщиц — оставалась вне официального отображения».

Кстати, тому были и практические причины. Во многих отношениях новое место было выбрано в соответствии с требованиями, которые предъявлялись к испытаниям МКБР Р-7. Территория должна была обеспечивать 300-дневную программу запусков в год; такое место могло быть изолировано, но погода — за исключением крайностей — не должна была помешать выполнить эту активную программу. Другим ключевым фактором были размеры: испытательный полигон должен быть огромным, чтобы обеспечить сброс и возвращение ступеней ракеты. Радиоуправление ракеты Р-7 требовало наличия двух станций, отнесенных примерно на 500 км от площадки запуска. Железнодорожное сообщение, во всяком случае, в начальной стадии, было жизненно необходимо, чтобы обеспечивать базы материалами и персоналом. Однажды созданный новый полигон должен был иметь аэродром и сеть, связывающую дороги и автострады.

Байконур был надежно защищен и оптимально расположен для запуска ракет и выведения их полезной нагрузки на орбиту. Огромная безлюдная область, охваченная железнодорожными станциями, была действительно удаленной от всех важных населенных центров. Как вскоре стало понятно, ракеты можно было запускать, отслеживать и возвращать без каких-либо затруднений. Расположение в одной из самых южных республик СССР позволяло извлекать некоторое преимущество в виде дополнительной скорости, обусловленной близостью к экватору. Байконур заменил более старый советский полигон Капустин Яр (вблизи нынешнего Волгограда), где испытывались технологии ракет от ФАУ-2 до Р-5. Байконур приобрел историческое значение как место запуска первых спутников, лунных автоматических научно-исследовательских станций, первых советских пилотируемых космических кораблей. Сегодня легендарный космодром остается эпицентром российской космической программы — местом космических средств запуска более поздних дней: «Протона», «Циклона» и «Зенита».

В апреле 1955 года инженер-полковник (позднее генерал) Георгий Шубников принял общее руководство этим проектом. Шубников служил начальником 130-го инженерного управления Министерства обороны. Его задача была весьма серьезной, учитывая огромные административные нагрузки, и он усердно работал, чтобы уложиться в безжалостные сроки. Весь проект в целом был колоссальным по масштабу, нуждался в интенсивном графике и постоянном внимании к контролю качества. Он управлял устойчивыми потоками строительных материалов, инженеров и рабочих на строительной площадке. Заместителем Шубникова тогда был талантливый и трудолюбивый полковник Илья Гуревич, которому предстояло отдать этой работе 20 лет жизни и уволиться лишь в 1975 году по состоянию здоровья. Если Королёв занимал пост Генерального конструктора, то Гуревич мог получить неформальный титул «Генерального строителя» Байконура.

Когда Шубников и его группа прибыли в Тюратам, они увидели картину заброшенности: едва заметная железнодорожная станция состояла всего лишь из водонапорной башни для заправки паровозов, нескольких домишек, где жили железнодорожники, и горстки лачуг, в которых обитали местные казахи. Со всех сторон этот маленький оазис окружала бескрайняя пустыня, которая тянулась до самого горизонта.

Все, кто направлялся на стройку в Байконур, сталкивались с крайними проявлениями степного климата. Алексей Леонов, первый советский космонавт, который вышел в открытый космос, отчетливо помнил свирепые колебания погоды в этой почти пустыне. Каждое новое время года грозило собственной мерой наказания. «Ураганные ветры понижали температуру до –40 °C, — вспоминал он. — Однажды снег растаял, и непрерывный сильный ветер нес песок на здания с такой силой, что, хотя мы затыкали полотенцами двери и окна, мелкая пыль и песок проникали повсюду: в нашу одежду, глаза и пищу». В разгар лета, вспоминал Леонов, температура поднималась до +50 °C. И он и его коллеги-космонавты были вынуждены заворачиваться в мокрые простыни, чтобы снизить температуру тела. Однако это средство имело мрачные последствия: влага привлекала ищущих укрытия опасных животных. Скорпионы, ядовитые пауки и змеи кишели повсюду. Леонов вспоминал, что в суровых окрестностях Байконура их подстерегала смерть: «Однажды я был свидетелем, как паук укусил в шею молодого техника, капитана. Он потерял сознание и в считанные минуты умер. Мы ничем не могли ему помочь». Все это словно бы эхом отзывалось в тяжелых испытаниях, которые перенес Годдард в пустыне Нью-Мексико, и, в меньшей степени, в участи работников НАСА и военнослужащих на мысе Канаверал в 50-е годы.