Георгий Бабат - Магнетрон

Веснин не сразу сообразил, чем занимается Мочалов. Он держал в своих больших руках маленький детский лук, сделанный из стальной спицы от зонтика. Подобные луки Веснин мастерил сам, когда мальчишкой играл в индейцев. На лук была наложена стрела чуть побольше карандаша. Оттянув тетиву, Александр Васильевич пустил стрелу, которая, перелетев через стол, упала с тихим звоном.

Услыхав легкий скрип шагов, Мочалов обернулся. Его умные глаза смотрели весело и задорно. Он улыбался правым углом рта.

Лицо Веснина выражало столь сильное изумление, что Мочалов рассмеялся:

— Подойдите ближе, подойдите! Вы, вероятно, впервые видите, как делают тонкие кварцевые нити для электрометров. Я люблю пользоваться измерительными приборами, которые собираю и проверяю сам.

К краю стола была привинчена газовая горелка. Над ее латунным наконечником стоял, не колеблясь, острый конус бледного кислородо-водородного пламени. Мочалов прикрепил один конец кварцевой палочки к стреле, а другой к стойке против горелки так, что середина палочки стала разогреваться пламенем. Кварц покраснел, потом засветился ярко-белым накалом. Мочалов спустил тетиву. Стрела полетела, увлекая за собой и растягивая раскаленный кварц, превращая его в едва зримую нить, которая, все утончаясь, таяла, исчезала… Только легкое поблескивание бархата говорило о том, что сюда упало уже множество нитей, подобных сказочной пряже из лучей луны.

— Когда-то английский физик Волластон придумал, как делать из платины нити в десять раз тоньше человеческого волоса, — рассказывал Мочалов. — Волластон наращивал на платиновую проволоку толстый слой серебра, затем протягивал эту заготовку. Когда дальше протяжкой утончать нить становилось невозможно, он погружал ее в азотную кислоту. Серебро растворялось, и оставалась тончайшая платиновая сердцевина. Волластон много лет держал свой способ в тайне. С трудом удалось разгадать этот секрет. Что касается кварцевых нитей, то этому простому, изящному способу меня научил ваш Артюхов. Он ведь стеклодув по профессии. Я с ним познакомился, когда он заведовал на вашем заводе утильбазой, то есть, попросту говоря, свалкой всякого технического хлама. Я зашел на завод поискать на этой утильбазе что-нибудь подходящее для своей лаборатории. В те годы у нас было очень неважно с техническим оборудованием. Как и во всем, еще давала себя знать послевоенная разруха. Часто источником технического вдохновения в ту пору мне служили склады утиля. Но самое ценное из всего, что я обнаружил на этом старом складе, был сам Михаил Осипович. Он меня выручил. Наладил мне стеклодувную мастерскую, обучил нашего мастера Петушкова, ныне так знаменитого. Ко мне потом года два почти из всех академических лабораторий ходили за стеклянными насосами.

Все это Мочалов говорил Веснину, видимо не желая так быстро оставить свое занятие — стрельбу из лука. Подобные развлечения Александр Васильевич доставлял себе не часто, но, уж дорвавшись до стеклодувной или механической мастерской, любил здесь некоторое время отдохнуть. Сегодня он особенно нуждался в отдыхе: всю предыдущую ночь он читал гранки «Трудов института» за первое полугодие 1934 года.

— Однажды нам надо было сделать колбу ртутного выпрямителя максимально возможных размеров, — продолжал Мочалов. — Основная трудность — это приделать к колбе рога. У Петушкова руки длиннее, чем у Артюхова. Петушков мог орудовать с колбой на 250 ампер. Но Михаил Осипович придумал простые приспособления и перекрыл этот рекорд. В итоге мы получили несколько уникальных колб. Я Михаилу Осиповичу очень обязан… А в этом растягивании кварцевых нитей нет никакой особенной хитрости, — заметил Мочалов, привертывая горелку. — Главное, уловить момент, когда кварц имеет определенный накал. Не догреешь — нить толстая. При перегреве палочка сразу рвется. У меня оказались способности к этому делу. Вы потом сможете проверить — мои нити очень однородны и тонки, мне кажется, предельно. Но вы все-таки попробуйте этим когда-нибудь заняться. Будем надеяться, что вы победите меня.

Мочалов положил на стол свой лук, собрал стрелы в кожаный колчан, сделанный из старого кисета, потом взял лезвие безопасной бритвы. Взмахнув этим лезвием, он отрезал полосу бархата с невидимыми нитями и подарил Веснину:

— Научитесь — отдарите.

Веснин бережно свернул бархотку и спрятал во внутренний карман, туда, где хранил комсомольский билет.

Александр Васильевич спустил рукава рубашки, надел пиджак.

— Пойдемте, мой друг, — обратился он к Веснину. — Я рад, что вы пришли. Мне хочется поговорить с вами о нашей общей страсти — о сантиметровых волнах. Но располагаете ли вы временем? Я ведь не сразу в кабинет. Можете ли вы пройти со мной по институту?

Мочалов свернул бархат с кварцевыми нитями и убрал его в длинный футляр, смахнул со стола в ящик остатки кварцевых палочек.

— Не возражаете, Владимир Сергеевич, если мы сначала пойдем по лабораториям, а уж потом ко мне… Ну, что вы так воззрились на меня? — снова засмеялся Мочалов, глядя на восторженное лицо своего гостя. — Это я должен так смотреть на вас. Вы на целое поколение моложе. Вас еще на школьной скамье обучили тому, чего мы не знали, кончая университет. То, что нам вчера казалось совершенно несбыточным, сегодня вами уже давно пройдено… Право, иногда вспомнишь совершенно недавнее, и кажется оно невероятно наивным, смешным, будто были тогда мы, радиоспециалисты, маленькими детьми. Вот вам хотя бы такой пример: в 1918 году я был на московском совещании по вопросу о числе трансляций для необходимой тогда связи Москвы с Владивостоком. И вот один из участников высказал мысль, что в будущем север Сибири может явиться важной базой для связи с Западным полушарием через Северный полюс. Это был удивительный момент. Наша веками приученная мысль о возможности связи с Новым Светом только путем наземного или водного транспорта, а также по кабелю через океан, как молния, изменила свое направление, устремившись на север. Тогда связь путем радиоволн еще не вошла прочно в сознание, она еще не была в то время тем, что мы называем «быт». Ну, а сегодня? Сегодня мы с вами говорим о возможности видеть сквозь дым и туман, об отражении электромагнитных волн от Луны… Всякое изобретение и открытие — это не только ответ на поставленные вопросы, но начало новых изобретений и научных открытий. Новый исследователь всегда творец новых идей. Вот почему я говорю вам: не смотрите на меня с таким изумлением, я сам хочу смотреть на вас так!

И Мочалов, точно передав выражение лица Веснина, уставился на него восторженными глазами, в которых прыгали огоньки едва сдерживаемого смеха. Затем он взял Веснина под руку и пошел с ним по коридорам, лестницам, комнатам института.