Георгий Бабат - Магнетрон

— Похоже, что вы нездоровы, — прервал Цветовского Рубель. — А у меня как раз лекарство есть в запасе. Не угодно ли? Это особенно полезно в дороге. Скажу откровенно, у меня было намерение осушить это с Весниным. Поэтому предлагаю за его здоровье. А?

Цветовский не стал возражать.

После нескольких глотков ямайского рома Виктор Савельевич сделался еще более красноречив.

— Я не понимал свою мать, — вздыхал он, — она была простая женщина, и я стыдился ее. Помню, я рыдал от стыда, когда она принесла мне, ученику четвертого класса гимназии, яичницу на сковородке, чтобы я позавтракал при ней во время большой перемены… Моя супруга, Олимпиада Макаровна, — это человек иного склада. Я ее уважаю… Любовь — это другое, но уважать — уважаю… Холостяку всюду плохо, а женатому — только у себя дома. Холостяк живет, как царь, но умирает, как собака. А женатый наоборот, живет вроде как собака…

Рубель достал из чемодана пижаму и ночные туфли, расшнуровал ботинки:

— Давайте отдохнем, Виктор Савельевич. Конечно, мы с вами думали, о многом думали. Но первый многорезонаторный магнетрон построил Веснин. И это трудно оспорить. А мы с вами работаем на своих местах. И будем стараться свою работу делать как можно лучше.

— Веснин вбежал в область сантиметровых волн, как фокстерьер в кегельную игру, — возразил Цветовский. — Да, именно, как фокстерьер, резвый и необразованный. Мочалова не стало, Студенецкого убрали, Муравейский недоучел, Ронин самоустранился, профессор Беневоленский — а он не так глуп, между прочим, — недооценил… Вот и остался инженер Веснин — шишка на ровном месте, главный конструктор магнетрона. Веснин действует, а я — как сороконожка в анекдоте: подниму первую ногу и начну думать, что в это же время делает тридцать восьмая, поэтому я никак с места не могу сойти. Это говорит Олимпиада Макаровна… Позвольте, — спохватился Цветовский, — я еще не закончил свою основную мысль. Речь шла о любви и дружбе. Я много размышлял об этих логических понятиях, и у меня есть своя концепция. Два одинаковых шарика… к примеру, два пробковых или два парафиновых, брошенные на поверхность воды, притягиваются друг к другу. Разные шарики — один парафиновый, а другой пробковый — отталкиваются. Физики объясняют это поверхностным натяжением. Поверхностная пленка воды сближает или расталкивает шары в зависимости от их смачиваемости. Пробковые шарики смачиваются водой, а парафиновые — нет. Крохотные добавки могут совершенно изменить поведение вещества. Известны тела, которые жадно поглощают воду, но после введения ничтожной примеси они начинают воду отталкивать. Тонкими теориями физики и химики обосновали явление избирательного поглощения одного вещества другим. Но неизмеримо труднее объяснить избирательное влечение или отталкивание человеческих существ…

Убедившись, что Рубель спит, инженер Цветовский тоже лег. Он снова вспомнил свою мать, как она, когда он был еще совсем крошкой, искупав его и закутав в мохнатую простыню, напевала ему песенку:

Завтра утром ему предстояло объяснение с Олимпиадой Макаровной.

«Поверхностная пленка воды, — повторял себе, засыпая, Цветовский, — сближает или расталкивает шары в зависимости от их смачиваемости. Пробковые шарики смачиваются водой, а парафиновые — нет».

Муравейский проявил в достижении своих планов значительно большую настойчивость, чем инженер Цветовский. Он с утра пошел хлопотать о своем деле в главк, имея намерение сделать попытку еще раз прорваться к Дубову.

В плановом отделе главка вопрос о холодильниках был решен быстро и без всякой волокиты. Эксперты, вызванные Тимофеевым, признали, что видоизменение американской модели, предложенное Муравейским, быть может, и остроумно, но переворота в технике не делает; что производство холодильников — вообще предприятие интересное, но, учитывая климат средней полосы Советского Союза, — это дело не первостепенной важности; что Главное управление электрослаботочной промышленности не может разрешить организовать на своих предприятиях производство посторонней продукции и что товарищу Муравейскому для реализации своего предложения надлежит связаться с местной промышленностью города Ленинграда.

— Молодой человек, — в заключение сказал Тимофеев, — я пережил три войны: японскую, германскую и гражданскую. Я участвовал в трех революциях — 1905 года, Февральской и Октябрьской. И мой опыт говорит мне: холодильники могут подождать. Знаете, на этот счет хорошо сказано в библии: «Время насаждать и время вырывать посаженное; время разбрасывать камни и время собирать камни; время обнимать и время уклоняться от объятий. Всему свое время». Холодильники, впрочем, вещь не плохая, но, повторяю, немножко не ко времени, да и не электропромышленность этим должна заниматься. Холодильник, простите меня, — это в некотором роде, на данном этапе, роскошь. И вы, молодой человек, рано захотели роскошной жизни. Внимательнее читайте газеты. А впрочем, желаю вам успеха.

Из главка Муравейский пошел на вокзал и купил билет на ближайший поезд. Уже сидя в вагоне, он вспомнил о Валиных янтарях.

«Отдам при случае», — решил он.

Вначале Михаилу Григорьевичу пришла было мысль написать Вале, но эта мысль была отвергнута: он не любил оставлять о себе память в виде документальных данных. А письмо за подписью — тот же документ.

Вернувшись на завод, Муравейский в ответ на вопросы об успехе поездки предпочитал рассказывать не о своих делах, а о делах Веснина. В качестве последней сенсации он преподносил тот факт, что начальник главка, оказывается, знает Веснина с детства и потому тайно ему покровительствует.

— Если бы, предположим, вы или я полезли к Дубову со своими изобретениями, то он нас послал бы к какому-нибудь третьему или пятому помзамзаму, и нам никогда бы не видать самого начальника главка в ясные очи Но Веснин захотел и попал.

Некоторые слушатели задавали вопрос:

— А разве Дубов не вызвал его сам?

На вопрос Муравейский отвечал вопросом же:

— А меня или вас он вызовет?

В разговорах Муравейского все чаще слышались жалобы на начальство, на судьбу.

— Мы люди маленькие, — стал он теперь повторять, — маленькие, незаметные…

Тем, кто хорошо знал Муравейского, казалось странным равнодушие, с которым он оставил свои проекты холодильников. После, приезда из Москвы Муравейский, как говорят спортсмены, находился не в форме. Такой упадок духа он испытал, когда узнал, что его музыкальный приятель Старков, товаровед «Гастронома № 1», был вызван к следователю городской прокуратуры по вопросу о работах, связанных с оформлением и украшением витрины магазина.