Георгий Бабат - Магнетрон

Тут Михаил Григорьевич должен был сделать над собой почти физическое усилие, проглотив на лету рвавшуюся с языка фразу: «Валя — та была милей».

Он откашлялся и произнес:

— Есть такая теория, Владимир Сергеевич: чтобы выпрямить палку, ее надо перегнуть. Меня гнули и перегибали, возможно, чрезмерно. И у меня внутри что-то треснуло.

— Я уже сказал вам, что поговорю с Жуковым, — произнес Веснин, вставая.

Муравейскому осталось пожать протянутую руку и откланяться, что он и не замедлил сделать.

Мифические герои древности происходили от богов. Геркулес был сыном Зевса, Антей — сыном богини земли. Подобно своим божественным родителям, они не знали ни сомнений, ни усталости. В этом весь последний год жизни, год работы над магнетроном, Веснин был равен богам. Оставаясь после полного рабочего дня еще на много часов в лаборатории, он не испытывал усталости. Чем дольше он сидел за своими вычислениями и схемами, тем бодрее чувствовал себя. Кто много и упорно работает, знает, что такую бодрость поддерживает воля к победе.

Подчиненный упорному стремлению к цели, организм может выдержать очень большую нагрузку. Но когда дело завершено, когда оно входит в более спокойную стадию, то сказывается усталость, до тех пор не замечаемая, истощение сил, которым пренебрегали в увлечении захватывающей работой.

Горе и радость были неведомы мифическим героям, рожденным от богов. Вот почему они были так неутомимы, вот почему после совершения подвига силы их умножались. мощь росла. Но так бывает только в сказках.

Веснин всегда был уверен в том, что не существует силы, которая могла бы оторвать его от работы над магнетроном, нет такого препятствия, которого он не смог бы преодолеть.

Но теперь ему казалось, что работа, которая до сих пор составляла суть и смысл его жизни, уже никогда не сможет заполнить той зияющей пустоты, какую он ощутил, осознав, что нет больше на свете его матери.

Он почувствовал глубокую, безмерную усталость.

«Уйти, уйти отсюда…»

— Владимир Сергеевич, у меня случилась беда, — сказал Игорь Капралов и положил на стол Веснина конторскую книгу большого формата, которая стукнула, как деревянная доска. — Понимаете, Владимир Сергеевич, когда я начисто переписывал пояснительную записку к дипломному проекту, то прибавил в чернила сахару для блеска. Мне это ребята посоветовали. Было очень красиво. Вчера я все закончил и оставил здесь в шкафу. Там, вероятно, было сыро. Сахар набрал влаги, и теперь расклеить, раскрыть листы невозможно… Второй раз переписать — я уж никак к сроку не поспею. Как быть? Получился монолит какой-то…

В голосе Игоря слышались слезы. Его розовое, обычно сияющее, лицо выражало сейчас полное отчаяние.

— Читал кто-нибудь вашу пояснительную записку? — спросил Веснин.

— Сергей Владимирович Кузовков. Он обещал даже выступить на защите.

— Возьмите у Сергея Владимировича письменное заключение. Я буду на вашей защите диплома и со своей стороны смогу подтвердить, что в вашем проекте все правильно. Я ведь все ваши расчеты проверял.

После Капралова у стола Веснина снова, второй, раз за сегодняшний день, оказался Чикарьков.

— Владимир Сергеевич, когда печи зажигать будем?

— Спросите у Олега Леонидовича, он распорядится.

Чикарьков посмотрел на свои сапоги.

— Может, какие дополнительные указания будут насчет того, кому поручить, как зажигать… Если вообще, конечно, тут такое дело…

— Возьмите спички и зажгите! — вдруг крикнул Веснин и встал. — Со всякими пустяками, в любое время — обязательно ко мне приставать надо!

Он взял портфель и пошел к двери.

— Нина Филипповна, я нездоров, я ухожу домой, — сказал он, проходя мимо стола Степановой.

Мать всегда обвиняет себя в смерти своего дитяти. Дети долго не могут простить себе вины перед умершими родителями. Оставшимся в живых кажется, что сделано было не все, что надо было, что возможно было сделать для тех, кого уже нет.

«Если бы я взял отпуск летом и съездил домой, — думал Веснин, — то мог бы настоять, чтобы мама еще раз вместе со мной отправилась к Петрову. Да, наконец, свет не клином на одном Петрове сошелся. После визита к Петрову она ведь еще разыскивала учебники для школы, купила кактус… Надо было мне с ней в Москву съездить. Нет, тут дело не в Петрове, не в кактусе. Совсем не то надо было сделать. Я должен был после доклада в академии послать телеграмму домой… Как скуп я был на внимание, на ласку!»

Эта мысль жгла Веснина.

«Она хотела написать Ронину, она хотела через моих друзей найти путь ко мне…»

Он шел по улицам, боясь зайти домой. Он снова повторял эти бесконечные если бы , эти зачем, для чего, почему , все то, что он уже произносил однажды, бродя ночью по улицам после смерти Мочалова. Он сам не заметил, как вышел на Университетскую набережную.

В окнах квартиры Мочаловых горел свет. Веснина потянуло к ним.

Его встретили приветливо. Ольга Филаретовна печатала на машинке. Она по-прежнему работала в ГЭРИ, или, как он теперь назывался, Институте имени Мочалова . Оля готовила уроки.

Дверь в кабинет Александра Васильевича была приоткрыта. Веснин заглянул туда. В полутьме он увидел кожаное кресло с высокой спинкой и широкими деревянными подлокотниками. Веснину показалось, что вмятины на спинке и кожаной подушке еще сохранили очертания крупной, грузной фигуры Мочалова.

Новое выражение на лице Веснина не ускользнуло от Ольги Филаретовны.

— Когда я начал работать над магнетроном, — сказал Веснин, — мне думалось: если я добьюсь своего, то, значит, не напрасно жил на свете. И вот добился. Магнетронные генераторы всеми признаны. И теперь так пусто…

Он замолчал.

— Вы похожи сегодня на Александра Васильевича после которой-нибудь из его очередных удач, — сказала Ольга Филаретовна. — Но Александр Васильевич был старше вас, и он всегда скоро приходил к тому, что сразу излечивало его. Александр Васильевич был от природы человеком неуравновешенным. Человеком настроения. Но он не позволял себе поддаваться своим преходящим настроениям. Он говорил, что с окончанием почти всякой большой, длительной работы приходит подавленное состояние. И он знал средство, которое всегда помогало ему.

Широко открытые, грустные сегодня глаза Веснина и та живость, с какой он подался вперед, говорили о том, что он готов ухватиться за любую попытку утешения.

Ольга Филаретовна видела это и потому продолжала:

— Заменить законченную работу, работу, которой был отдан весь жар сердца, может только новая работа, говорил Александр Васильевич, но не всегда он имел эту возможность… Ему мешали, очень мешали…