Георгий Бабат - Магнетрон

Константин Иванович снова облизал губы и свел вместе руки, словно показывая, как он будет ужимать.

— Я вам, товарищ Веснин, приведу один поучительный пример из истории производства осветительных ламп с осмиевой нитью…

Но Веснину не удалось выслушать этот пример.

За креслом с высокой спинкой отворилась дверь, и в светлом прямоугольнике сзади Студенецкого появилась высокая фигура Мочалова.

Резко обернувшись на чуть слышный скрип двери, Студенецкий вскочил с места.

— Вам придется подождать, — скороговоркой обратился Студенецкий к Веснину. — Вон там, — указал он на маленький столик в углу кабинета, за моделью электронной лампы.,

Мочалов сел в кресло. Студенецкий, не садясь, начал собирать и складывать разбросанные по столу листки в свой огромный портфель, на крышке которого тускло поблескивала большая серебряная монограмма.

По фотографиям и портретам Веснин представлял себе внешность Мочалова иной. На фото не было синевы и мешков под глазами, не было добродушно насмешливой улыбки одним правым углом рта. Мочалов был на двенадцать лет моложе Студенецкого, но выглядел по сравнению с ним более усталым, бледным, даже серым.

Мочалов вступил в сознательную техническую жизнь уже после смерти А. С. Попова, он не был учеником изобретателя радио, но он был одним из самых крупных продолжателей работ Попова. Мочалов один из первых увидел те огромные возможности, которые заложены для радиотехники в потоках электронов, летящих в пустоте. Он создал первые теории действия электронных ламп. Это лампы Мочалова зажглись в 1925 году на Киевской метеостанции, это лампы Мочалова дали возможность двум подросткам — Володе Веснину и Тольке Сидоренко — услышать голос далекой Москвы.

Для Веснина первое знакомство с токами высокой частоты было связано с именем Мочалова. Даже великий Ленин говорил о токах высокой частоты с Мочаловым. У Веснина от этих ассоциаций заболели скулы, и он почувствовал, что ни за что в присутствии Мочалова не сможет разомкнуть плотно стиснутые губы, не сможет заставить себя говорить.

— Константин Иванович, — начал Мочалов, — я не нашел плана перспективных разработок. Меня особенно интересуют опыты Горбачева, последние его эксперименты на Детскосельской ионосферной станции.

Довольно высокий, слабый голос не шел к широким плечам и всей несколько грузной фигуре Мочалова.

Студенецкий отвечал тоже очень тихо, стараясь попасть в тон собеседнику:

— Пока на ионосферной станции занимаются свободным творчеством, так сказать… И я не считал возможным это планировать…

Веснин не прислушивался к разговору, ему хотелось, чтобы беседа длилась как можно дольше. Сидя под прикрытием. гигантской модели, он жадно всматривался в черты человека, которого относил к категории великих.

Но на самом деле Мочалов был не первым великим ученым, которого Веснин видел так близко. Этого наименования был также достоин и академик Крылов, к которому Веснин приходил с письмом от Рубеля.

Крылов был почти вдвое старше Мочалова и за свою долгую жизнь много успел поработать для процветания, славы и чести своей родины. Но область, в которой работал Алексей Николаевич Крылов — кораблестроение, компасное дело, приближенные вычисления, — все это было далеко от интересов молодого электрика, и всей значимости его работ Веснин не мог оценить

Известность распространяется по свету узкими тропками. Каждой отдельной отраслью науки занимается сравнительно немного людей. Все они — это поверхность одной реки по отношению ко всему пространству материков. Капитан может быть известен, популярен в той части реки, где ходит его судно. Но стоит этому капитану отъехать на несколько километров от знакомого берега — там другой мир, свои ветры и грозы, свои интересы и страсти… Адмирал Крылов действовал за пределами того мира, в котором работал Веснин.

Вот почему Веснину казалось, что из всех людей, каких он знал, только Мочалов излучает нечто ему одному присущее, определяемое неясным словом — обаяние, что его негромкий голос удивительно гармонично сочетается с легкой сутуловатостью, что большие руки Мочалова — настоящие руки ученого. А крупная, коротко остриженная голова говорит о высоком уме ее обладателя.

Много лет спустя, когда уже ни Крылова, ни Мочалова не было в живых, Веснин вырос достаточно сам, чтобы по достоинству оценить обоих ученых.

Закончив разговор со Студенецким, Мочалов обратил внимание на Веснина, сидевшего в углу кабинета.

— Вы ко мне, товарищ?

Веснин подошел к столу.

— Я хотел бы поговорить с вами, Александр Васильевич, о генераторе сантиметровых волн.

В светлых глазах Мочалова вспыхнули золотистые искры:

— Как вы производили измерения?.. Мощность?.. Срок службы?

Веснин, не ожидавший подобных вопросов, молчал.

— Какую волну вы получили?

— У меня пока только проект, предельную длину волны и мощность я еще не могу уверенно назвать. Я думаю сделать анод в виде ряда секторов и через один подключить их к концам колебательного контура. Сам контур я предполагаю выполнить полого типа.

— Думаете? Предполагаете? — поднял брови Мочалов. — Есть у вас конструктивный чертеж?

Веснин был так огорчен, увидев Студенецкого вместо Мочалова, так счастлив, услыхав голос Мочалова, так подавлен, сидя под сенью гигантской модели электронной лампы, что теперь, когда наконец пришла очередь самому говорить, у него уже не было сил ни для переживаний, ни для волнений. Он говорил спокойно, почти безучастно. Это оцепенение показалось Мочалову чем-то вроде тупости.

А Веснин, прислушиваясь к своему голосу, который стал непривычно скрипучим, с ужасом сознавал, что говорит совсем не так, как следовало бы ему сейчас говорить, и рассказывает не то, что хотел рассказать. Лежа в палате, он с предельной ясностью мог представить себе свой генератор, в котором электронный поток образует нечто вроде колеса со спицами. Воздействие магнитных и электрических полей приводит это электронное колесо в быстрое вращение; спицы, переходя по пластинам анодов, возбуждают высокочастотные токи… Но сейчас…

Веснин видел, как золотистые огоньки, затеплившиеся в глазах Мочалова в начале этой беседы, погасли; видел, что Мочалову стало скучно.

— Есть у вас чертеж? — повторил Мочалов.

Веснин словно очнулся. Он вытащил из верхнего кармана пиджака сложенный вчетверо скорбный лист , на обороте которого был изображен новый вариант магнетрона.

Мочалов внимательно посмотрел на рисунок, когда Веснин, расправив листок, положил его на стол.

— Если бы вы уважали свою работу, то не принесли бы ее сюда в таком виде, — произнес академик, улыбнувшись одним правым углом рта. — К сожалению, тут дело не только во внешнем оформлении чертежа, хотя и это тоже очень важно. В вашей конструкции, — продолжал Мочалов, — нельзя сочетать высокие мощности с высокими частотами. Если бы вы начали делать такой прибор, то столкнулись бы с проблемой отвода тепла.