Георгий Бабат - Магнетрон

По совету инженера Садокова, легенду Муравейского об аварии решено было сохранить.

— Авария — дело такое, что не ждет, а, например, вручение ночью юбилейного значка, да еще чужого, как вы утверждаете, — ну уж сами понимаете, это пахнет хулиганством. И сестрице грозит увольнение за попустительство. Но авария — козырный туз, все покрывает.

Во время обхода дежурный врач сказал Веснину:

— Вообще мы не отпускаем положенных к нам на исследование больных до того, пока не будут проделаны все анализы. Но, поскольку вы говорите, что авария на заводе произошла именно там, где вы работаете, я вынужден удовлетворить вашу просьбу.

— Я ухожу с тяжелым металлом в организме, — бодро говорил Веснин, прощаясь со своим соседом.

— Нет, это римляне пали жертвой свинцовых солей, — возразил Садоков. — Нам, нашей современной цивилизации, грозит другая опасность — это асфальт. Меня очень смущает наличие в нем канцерогенных веществ. Возможно, кто-нибудь уже сопоставляет распространение асфальтовых покрытий и статистику раковых заболеваний.

Из больницы Веснин побежал в правление Треста слабых токов, чтобы добиться приема у Мочалова.

Очутившись в устланном коврами и завешенном тяжелыми портьерами вестибюле правления Треста слабых токов, Веснин оробел. Он так растерялся, что не сразу мог задать вопрос важному швейцару:

— Где можно видеть академика Мочалова?

Год спустя, когда Веснину с образцом магнетрона, уже работавшего в радиолокационной установке, пришлось идти в Наркомат тяжелой промышленности по личному вызову народного комиссара товарища Серго Орджоникидзе, он не испытывал той робости, даже страха, который почувствовал сейчас перед швейцаром в вестибюле правления треста.

К числу неповторимых ощущений относится и тот трепет, который ощущает всякий молодой человек в момент, когда ему кажется, что от чьего-то одного взгляда, слова наступит решительный поворот в его судьбе.

— К академику Мочалову? — торжественно повторил вопрос Веснина швейцар. — Вторая дверь направо.

Открыв дверь в кабинет, Веснин увидел постамент, задрапированный темно-вишневой пушистой материей. На нем возвышалось нечто вроде большого самовара. Веснину показалось сначала, что это модель доменной печи в масштабе 1: 10, но, присмотревшись внимательнее, он сообразил, что это модель металлической электронной лампы в масштабе 20: 1. Это был достойный образец особого класса чудес техники — игрушек для взрослых.

В противоположном конце кабинета за столом величиной с крокетную плошадку, в кресле с очень высокой спинкой сидел Константин Иванович Студенецкий. Он не шевельнулся при звуке хлопнувшей двери.

Это была для Веснина очень неприятная неожиданность — вместо Мочалова увидеть технического директора завода. Но отступать теперь уже было поздно.

Когда Веснин подошел к столу, Студенецкий, кивнув ему, невнятно пробормотал: «Прошу садиться». Веснин молча опустился в кресло. Константин Иванович с озабоченным видом просматривал лежащие на столе бумаги, по временам поднимая брови и надувая щеки.

За спиной Студенецкого висели портреты: слева — обильно бородатые Леонардо да Винчи и Максвелл, посредине — Гюйгенс и Ньютон в кудрявых париках, справа — очень худой и гладко выбритый Ирвинг Лэнгмюр.

И мощный письменный стол, и портреты в тяжелых золоченых рамах, и похожая на самовар модель электронной лампы, и вся остальная обстановка кабинета главного научного консультанта Треста слабых токов — все это было выполнено и приобретено по личным указаниям Константина Ивановича.

— Прошу меня извинить. Я вас слушаю, — прервал наблюдения Веснина Студенецкий.

Говорить сейчас вместо Мочалова со Студенецким Веснину было обидно, противно. Но, рано или поздно, все равно надо было бы доложить техническому директору завода о своей работе.

Едва Веснин начал, как Студенецкий произнес нечто вроде «бам-бам» или «гм-гм» и перебил молодого инженера вопросом:

— Позвольте, каким образом вы в рабочее время находитесь не в лаборатории завода, а здесь, в тресте?

— Я был в стационаре Института профзаболеваний… Меня только сейчас выписали на работу… В бюллетене написано приступить к работе с завтрашнего дня.

— Гм, гм… Итак, на чем мы остановились? Я вас слушаю, продолжайте.

Великий закон физики — это закон резонанса, отзывчивости. Слабый сигнал перелетает океаны и континенты, заставляет откликнуться настроенный аппарат. Но если нет настройки, нет резонанса, то нет и отклика.

— Итак, на чем мы остановились? — любезнейшим тоном повторил Студенецкий, сверяя свои ручные часы со стенными.

Бормоча и мямля, Веснин старался как можно скорее окончить эту неожиданную и неприятную для него беседу. Студенецкому же, напротив, по-видимому, доставляло особое удовольствие именно теперь задавать свои обычные обескураживающие вопросы и высказывать уничтожающие суждения.

— Я очень ценю ваши технические начинания, но планирование затрат, организацию работ — это уж вы предоставьте нам, скромным администраторам, — остановил Веснина Константин Иванович, когда тот перешел к подсчетам того, во сколько примерно могли бы обойтись заводу эксперименты с магнетроном.

— Упрощенный техницизм в крупных делах недопустим, — шипел он, облизывая свои яркие, сочные, слишком полные для человека шестидесяти лет губы. — Всякое, даже, казалось бы, узкое, специальное, начинание необходимо проконсультировать во всех ведомствах, которые хотя бы косвенно могут оказаться заинтересованными в направлении перспективных разработок нашего завода. Учтите…

Веснин вздрогнул при этом многозначительном «учтите». Розовое, непроницаемое лицо Студенецкого сияло угрожающей доброжелательностью.

— Вы предлагаете нечто весьма кардинальное, — продолжал Студенецкий. — А ведь вокруг вас не безвоздушное пространство, не пустота, в которую вы можете безгранично распространяться. Вокруг дела и люди. И всякое новшество, как бы оно ни было модно, требует мучительной перестановки сил и средств: кого-то надо будет ущемить, кому-то отказать… За примерами ходить недалеко. Естественно, что, получив поощрение, вы все свои силы… ну, если хотите, весь свой талант поставите на службу идее магнетрона. А что же будет, например, с выпрямителями, которые вы обязаны разработать для Детскосельской ионосферной станции, для учреждения, занимающегося проблемами не менее важными и, возможно, столь же новыми, как та, которой вы хотели бы себя всецело посвятить? — Крепкие зубы Студенецкого оскалились в улыбке. — Значит, если полностью удовлетворить вас, я должен буду кому-то другому в чем-то отказать, кого-то потребуется сократить, ужать…