Георгий Бабат - Магнетрон

После Октябрьской революции советское правительство создало Комитет по изобретательству, подчиненный Совету Труда и Обороны (Комподиз при СТО). Число изобретений возросло, и в Комподизе было организовано Бюро новизны со штатными экспертами и экспертным советом.

Впоследствии Комподиз был расформирован. Выдачей патентов и авторских свидетельств занимались наркоматы. Через несколько лет снова было создано Общесоюзное управление по изобретениям и открытиям.

Но при всех этих переменах неизменно оставалось Бюро новизны , которое благополучно существует и в наше время. Как следует из самого его названия, это бюро занимается установлением новизны поступающих в него заявок на изобретения. В Бюро новизны есть богатая библиотека и архив, где хранятся решительно все поступающие в него заявки и вся переписка по этим заявкам.

Архив Бюро новизны — это его святая святых. Здесь проходят инкубационный период — вылеживаются, перед тем как выйти в свет в виде авторских свидетельств, — заявки, по которым признается новизна. Здесь же погребены незрелые мечтания — заявки, по которым последовал отказ. Доступ в этот архив открыт только для экспертов Бюро новизны.

Муравейский и Веснин предъявили заведующему архивом письмо со ссылкой на заявку Ронина и получили разрешение ознакомиться с этой заявкой.

Пожилая, полная, благообразная сотрудница архива Комподиза принесла папку с делом Ронина. Она развязала шнуры, раскрыла дело и, перелистав его, сказала:

— Товарищи, вот здесь описание и чертеж Ронина. Дальше подшиты заметки эксперта и наша переписка. Это вас не может интересовать, и я просила бы вас это не просматривать. Поскольку вы получили разрешение на просмотр заявки, я обязана вам ее показать. Но расшивать папку — дело сложное, и обычно их не расшивают. Вот почему я даю вам все дело вместе с перепиской. Надеюсь, вы учтете то, что было сказано относительно этой переписки.

— Фи… — сказал Муравейский, когда они остались с Весниным наедине. — Фи донк! — как говорит августейшая супруга товарища Студенецкого. Читать чужие письма! Порядочных людей об этом не принято предупреждать.

Веснин ничего не ответил. Он рассматривал чертеж, приложенный к заявке Ронина.

Муравейский замолчал и тоже углубился в изучение ронинского чертежа.

На листке шероховатой бумаги очень хорошего качества, но нестандартного формата, было простым школьным карандашом написано название заявки:

«Многокамерный магнетрон»

И ниже, в скобках: Магнетрон с резонаторами Гельмгольца.

Начало заглавной надписи было выведено тщательно буквами, напоминающими пузатых божьих коровок. Но к концу строка устремлялась вверх, а божьи коровки вытягивались, изгибались и превращались в каких-то тощих, длинноногих комаров.

— По-моему, ваше крылатое существо поставило себе целью нарушить все правила технического черчения, — ворчал Михаил Григорьевич, рассматривая чертеж. — Что это по-вашему, нормальное сечение или аксонометрия? Нет, вы взгляните на стрелки — крючки какие-то рыболовные. А как вам нравится стиль надписей? Разрез по экватору. Протуберанцы электронного облака. Серебряные петли для вывода электронных псевдоакустических колебаний. Псевдоакустические, а? Каково? Псевдоакустические! — то с придыханием, то с присвистом, и пришепетывая, и сюсюкая, и рыча, повторял Муравейский этот злополучный термин, в то же время внимательно, вместе с Весниным, читая описание.

— Бросьте, Миша! Не над чем тут глумиться. Мы совсем недавно пришли к идее многорезонаторного магнетрона, а Ронин, оказывается, такой магнетрон предложил еще в 1932 году. Заявка Ронина составлена значительно подробнее и квалифицированнее, чем та заявка, которую мы представили весной. У нас была только общая, расплывчатая идея об аноде, который разделен на несколько частей. Это мы уже потом пошли вперед. А у Ронина дана многорезонаторная конструкция. Если откинуть выбранную им терминологию, которая, быть может, только с непривычки кажется смешной, то надо признать, что в заявке Ронина исчерпывающе описан именно тот тип магнетрона, который впервые дал волны длиной в десять сантиметров в лаборатории нашего завода. А в нашей заявке ничего хорошего не было.

— Увы, — вздохнул Михаил Григорьевич, — нас постигла такая же трагическая судьба, что и Элию Грея. Вы знаете эту историю. Грей подал в Вашингтонский патентный департамент заявку на телефон. Два часа спустя такую же заявку принес Грахам Бэлл. По ошибке патентного чиновника заявка Бэлла была зарегистрирована раньше, нежели заявка Грея. И патент был присужден Бэллу. Тот стал обладателем состояния, исчислявшегося семизначным числом. А Грей умер в нищете. Только много лет спустя после смерти Грея патентный чиновник признался в своей ошибке, и мир понял, что патент был присужден неправильно. Теперь эта история про Бэлла и Грея вошла во все учебники. Однако покойному от этого не стало легче.

— К чему вы ведете, пересказывая этот старый анекдот, мне понятно, — возразил Веснин. — Я вас слишком хорошо знаю, чтобы не понять. Но между нами и изобретателями телефона нет никакой аналогии. Вы забываете об одном обстоятельстве: мы живем в Стране Советов. Делая авторскую заявку, советский изобретатель тем самым предоставляет право распоряжаться его предложением государству. Советские граждане, как правило, не требуют патентов на свое изобретение. И мы ведь заявляли не патент, а авторское свидетельство. Государство распоряжается предложением изобретателя, как найдет наиболее целесообразным. У нас в Союзе изобретатели не соперники, не враги, а сотрудники. Мы должны найти Ронина и поговорить с ним.

— А блюдечко с голубой каемочкой у вас есть?

Веснин с недоумением посмотрел на Муравейского.

— Нет, я просто поинтересовался, — пояснил Михаил Григорьевич, — на чем имеете вы в виду поднести Ронину наш магнетрон. Ведь серебряного подноса у вас нет.

— Бросьте! Я с вами говорю совершенно серьезно. Тут не до смеха. Мы истратили довольно много денег на эту работу. И это не мои личные деньги и не ваши. А если подсчитать, то сумма получится немалая даже для такого гиганта, как наш завод.

— Никто не сможет доказать, что мы эти деньги прокутили или истратили на подношения любимым девушкам. И главный бухгалтер завода, всеми нами уважаемый Павел Иванович Бельговский, папа Юрочки Бельговского, не сделает уголовного преступления, если занесет эту сумму в общезаводскую книгу потерь и убытков. Рассуждая в общегосударственном масштабе, мы смело можем сказать, что мировая революция не пострадает оттого, что суммы, потраченные вами в процессе опытов, будут занесены не в ту книгу, что толкует о прибылях и доходах. Не все, что поспевает, идет в кладовую, как говорит наш теоретик товарищ Кузовков.