Авиация и Время 2012 05

Так прошло еще несколько томительных дней безделья, и однажды, когда после завтрака Навроцкий задремал в саду, его разбудили голоса, раздававшиеся со всех сторон и повторявшие его фамилию на все лады: «Николай Васильевич, Навроцкий, Ваше высокоблагородие подпоручик Навроцкий, Вас командир требуют срочно»…

Навроцкий помчался к командиру. Навстречу ему попался капитан Аргеев. «Собирайтесь живо, надо вылететь, с фронта сообщают, что два немца перелетели наши линии. С Богом, покажите же себя достойным нашего славного 19 отряда… В воздухе, верно, встретитесь с самим командиром группы, он уже вылетел…»

Немцы… Наверное, будет бой… Сам Козаков в воздухе… – вихрем неслись эти мысли в голове юноши в то время, как он быстро одевал полетный костюм, каску. Еще мгновение – и он в самолете… Вот зашумел пропеллер, и аппарат сорвался с места.

– Ну молодой, покажите же себя… Спокойнее… Не зарывайтесь, – кричал вдогонку Аргеев, с невольной тревогой глядя вслед этому черноволосому мальчику…

Сон или явь… Неужели он, Коля Навроцкий, в воздухе, мчится навстречу врагам своей Родины, и быть может, суждено ему участвовать в одном бою с самим Козаковым… Боже, Боже… только бы не осрамиться, только бы не сдрейфить…

Легкие тучки бродят по небу… Все дальше уплывает из глаз земля. А немцев все нет как нет… Уж больше часа он в воздухе. Видно, сегодня не судьба.

Стал немного снижаться… Анероид показывает уже 2000 метров. И вдруг Навроцкий замечает аппарат, который находится от него на расстоянии метров с тысячу по прямой и немного ниже.

«Вот где встретил командира», – думает молодой офицер. – Значит, и он не нашел немцев. Подойду к нему, вместе и вернемся, не так будет обидно, что не встретил немцев»…

Сбавив газ, Навроцкий пошел на сближение к командиру… Между аппаратами оставалось не более 300-400 метров, когда бывший внизу самолет резко развернулся по направлению к окопам.

И ярко вырисовались на нем характерные черные кресты… Вся кровь хлынула в лицо Навроцкому… «Боже, помоги… Что бы не было – дай не осрамиться… Надо под хвост, как Козаков говорил и учил», – пронеслось лихорадочно в голове.

Метнулись в глаза разноцветные пятна в аппарате: не сразу отдал себе отчет Навроцкий, что это были белый свитер и черная каска пилота, зеленый свитер и желтая каска наблюдателя…

П. Аргеев (крайний слева) и А. Козаков (в центре) среди летчиков 1-й БАГ. Лето 1917 г.

Немец-наблюдатель лихорадочно установил пулемет и, взяв Навроцкого на мушку, открыл по нему жестокий огонь.

Запрокинув самолет, Навроцкий поспешно переменил обойму своего «Льюиса». Он знал, как неравны были их шансы. У немцев пулеметы снабжены огромным количеством пуль, а у «Льюиса» всего 47 в обойме.

«Под хвост. Под хвост… – звучат у него слова Козакова – его постоянный завет молодежи. – Под хвост…»

Он снова под хвостом…Короткая очередь из «Льюиса». О, как надо беречь патроны… их только 47.

Каким-то рывком вдруг взмыли к небу черные кресты, и тотчас немец стал круто снижаться…

«Уходит… Упустил… Сядет у себя… – в отчаянии кричало все в душе Навроцкого. – Ведь подбил же… Ведь это ясно видно… Вот, вот садится где попало… Ах, за ним бы… А вдруг это уже их территория… Сесть в плен… Ах, Господи… что же теперь…»

Едва смог взволнованный Навроцкий найти дорогу к себе. Отчаяние, что немец упущен, сменилось радостным сознанием, что сам он цел и невредим, что он уже боевой летчик, что сегодня же напишет о своем первом воздушном бое домой…

На аэродроме, волнуясь за новичка, были в сборе все вернувшиеся летчики и командир отряда.

– Ну, видели немца? – задал вопрос Аргеев, как только Навроцкий вышел из самолета.

– Так точно, видел!

– Ну и что же?

– Вступил в бой и сбил неприятельский самолет…

– Сбили? – в тоне Аргеева, старого воздушного волка, сбившего на западном фронте 9 неприятельских самолетов, прозвучала нотка сомнения. – И… что же с ним сталось?

– Сел на каком-то поле… Точно не могу сказать где, сам потерял во время боя ориентировку…

– Потеряли ориентировку, – повторил Аргеев и нахмурился. «Жаль, – подумал он. – Казался славным парнем, а оказывается «жучок»…

Весь еще под впечатлением пережитого, Навроцкий охотно делился со всеми своими впечатлениями, не замечая почти не скрываемого недоверия, которое звучало в тоне и светилось на лицах офицеров отряда.

– А в чем, говорите, были летчики? – еще раз переспросил Аргеев. – В желтом, зеленом и белом… Что же это они вырядились, точно попугаи?.. Сколько ни летал, таких маскарадов не видел, – злился командир, не переносивший «жучков» и никогда еще до сих пор не имевший их в отряде. И хмуро, не глядя на Навроцкого, бросил: «Что ж. Пишите донесение»…

Донесение Навроцкий написал. В этот вечер, усталый и все еще не успокоившийся от пережитых треволнений, печальный рано лег спать. А в собрании офицеры долго еще обсуждали этот воздушный бой, кто подтрунивал, кто возмущался… «Спустился на неизвестном поле… Ох, уж эти неизвестные поля»…

Утром Навроцкий проснулся оттого, что кто-то его бесцеремонно тормошил.

Открыл глаза и зажмурился, так ярко и радостно светило солнце, а когда открыл их опять, то даже сел на постели от изумления, не зная куда глядеть. Прямо перед ним стоял командир группы «сам Козаков», рядом с ним командир отряда, а вокруг постели все офицеры его отряда. Лица всех сияли радостью…

– А ведь нашли твоего немца на «неизвестном поле», сел у нас, вот какое дело… Молодец, – сказал Козаков, всегда радовавшийся чужой удаче больше, чем своей.

У Навроцкого в зобу дыханье сперлось от счастья.

– И точно такими же попугаями одеты, как ты и рассказал, – вмешался Аргеев. – Ты уж прости, брат… Каюсь, вчера в большом был я смущении… не верилось…

Сердце Навроцкого было полно такой любви ко всем, что он чуть не расплакался…

– А летчики? – вдруг вспомнил он и что-то царапнуло сердце.

– Живы и будут живы, хотя ты их и здорово подранил. Ну, одевайся, едем туда… Аппарат-то весь целехонек… Еще полетают на нем наши летчики.

Прошел некоторый срок, и 19-й авиационный отряд торжественно и радостно отпраздновал присланный из штаба молодому герою белый орден Св. Георгия…

Черный деревянный крест рано выпал на долю Николая Васильевича. Талантливый изобретатель, он рано сгорел на костре эмигрантского жития. Жег свою молодую жизнь с двух концов, неокрепшим еще юношей выйдя на тернистый путь борьбы, труда и горького изгнания. Да будет пухом чужая земля ему – одному из бесчисленных героических воинов Великой войны…