Дэвид Бирн - Как работает музыка

Диджеи на дискотеках тяготели к 12-дюймовым пластинкам не только из-за их увеличенной громкости и более громких низов, но и как к среде, которая могла сочетать эти функции с тем, что тогда называлось «длинными миксами». Клубный микс не только сотрясал землю звуком, но и в целом был удлинен и содержал брейки – секции, где вокал и бóльшая часть аранжировки «песни» исчезали, оставляя только грув. Диджей мог «продлить» эти брейки, играя одну и ту же запись на двух вертушках. Они могли переключаться с одного проигрывателя на другой, делая инструментальный брейк в песне, переходивший в ту же самую секцию на другой копии, а затем то же самое в обратном порядке, повторяя процесс снова и снова, в итоге затягивая брейк настолько, насколько хотели танцующие или MC. Как и в случае с ранним джазом, на музыку влияли не только музыканты, но и танцоры.

Ямайцы одними из первых воспользовались этими возможностями. Когда технология переехала в Манхэттен и Бронкс и была дополнена брейк-дансерами и MC, получился ранний хип-хоп. Биты изменились, когда добрались до Нью-Йорка, но принцип был тот же: перепрофилировать среду, которая была первоначально создана для прослушивания музыки или для диджеев, чтобы играть в клубах, а затем использовать ее в качестве среды для создания новой музыки. Музыка пожирает своих детенышей и рождает новое гибридное существо. Я сомневаюсь, что есть хоть один хип-хоп-исполнитель, чьи биты все еще делаются диджеем, манипулирующим винилом вручную, но основополагающий принцип не сильно изменился за 30 лет.

Рок-музыканты и их поклонники изначально не оценили эти события по достоинству. Причины такой близорукости в основном связаны с расизмом и гомофобией: самые популярные танцевальные клубы предназначались для черных, геев или и тех и других. Отчасти презрение к ним, возможно, проистекало из идеи, будто традиционные музыканты чуждаются нового вида музыки. Барабанщики и гитаристы не выступали в таких клубах, хотя явно присутствовали на оригинальных записях. Впрочем, не думаю, что большинство ворчливых поклонников рока действительно следили за ситуацией с занятостью барабанщиков и гитаристов и сочувствовали им.

Другой частой претензией было «производство» клубной музыки: подразумевалось, что она сделана машинами и роботами и в ней нет души. Также говорили, что эта музыка не оригинальна, создается путем склеивания кусочков чужих записей. Как микстейпы. Я бы сказал, что за исключением расовых и гендерных противоречий этот последний аспект был самым опасным. В глазах рок-пуристов новая музыка нарушала концепцию авторства. Если музыка теперь воспринималась как своего рода собственность, то эта мешанина, которая игнорировала собственность и создавалась таким количеством людей (и машин), ставила под сомнение всю социальную и экономическую структуру. С приходом цифровых технологий ситуация только ухудшилась… или улучшилась – в зависимости от точки зрения.

Недавно мне довелось услышать на симпозиуме выступление специалиста в области компьютерных наук Джарона Ланье. Сыграв несколько пьес на китайской губной гармошке шэн , он рассказал про ее удивительное и богатое наследие. Он утверждал, что этот инструмент был, возможно, первым, в котором звучащие ноты выбирались механизмом, созданным раньше бинарной теории и, следовательно, прежде всех компьютеров.

Этот древний инструмент нашел свой путь в Рим по Шелковому пути, и Римская империя, вполне в духе империи, заказала постройку гигантского аналога. Чтобы играть на этом огромном инструменте, музыканту требовался помощник качать воздух – в такую штуковину ртом дуть бессмысленно, и, что важнее, у великана имелся ряд рычагов, которыми и определялись ноты. Эта система породила, по сути, первые клавишные инструменты, а именно ряд рычагов, которые используются для воспроизведения нот у органов (также большой духовой инструмент) и фортепиано. Со временем эта система вдохновила француза Жозефа Мари Жаккара, и он в 1801 году изобрел ткацкий станок, сложные узоры которого задавались перфокартами. Можно было управлять дизайном ткани, нанизывая перфокарты одну за другой.

Десятилетия спустя жаккардовый ткацкий станок, в свою очередь, вдохновил Чарльза Бэббиджа, владевшего одним из автопортретов Жаккара, вытканным на шелке с помощью этих перфокарт. Бэббидж придумал «аналитическую машину» – вычислительную машину, которая, будь она построена, также управлялась бы перфокартами. В версии Бэббиджа перфокарты контролировали уже не нити: он совершил скачок к двоичной абстракции, математическим вычислениям. Юная подруга Бэббиджа Ада Байрон (дочь поэта) пришла в восторг от устройства, а в ХХ веке, спустя много лет после ее смерти, Аду стали прославлять как первого программиста. Таким образом, по словам Ланье, наш нынешний компьютерный мир обязан своим происхождением музыкальному инструменту. И компьютерные технологии, вскоре после того, как они появились, в свою очередь, повлияли на музыку.

Технология, которая позволила оцифровывать звуковую информацию (а вскоре и всю остальную информацию), была в значительной степени разработана телефонной компанией. Bell Labs (исследовательскому подразделению Bell Telephone Company) было поручено найти более эффективные и надежные способы передачи разговоров. До 1960-х годов все телефонные линии были аналоговыми, и количество разговоров, которые можно было обрабатывать одновременно, было ограничено. Единственный способ протолкнуть больше звонков через линии состоял в том, чтобы подрезать высокие и низкие частоты в звуке голоса, а затем превратить полученный низкокачественный звук в волны, которые могли бы перемещаться параллельно, не мешая друг другу – так же как это происходит с наземными радиопередачами.

Bell Labs имела огромный штат и породила множество новых изобретений: транзисторы и полупроводники, которые образуют интегральные схемы на основе кремния (что делает возможными современные крошечные устройства), лазер, микроволновые технологии и солнечные панели – список на этом не заканчивается. Монополист может себе позволить тратиться на исследования и разработки, и у компании хватало для этого и возможностей, и дальновидности. Ученые и инженеры могли работать над проектом, который не давал результатов в течение десятка лет.

В 1962 году Bell Labs выяснила, как оцифровать звук: по сути, взять образец звуковой волны и нарезать его на крошечные кусочки, которые можно разбить на единицы и нули. Когда это удалось, причем таким способом, который не был чрезмерно дорогим и который все еще оставлял человеческий голос узнаваемым, телефонщики немедленно применили эту технологию для того, чтобы сделать междугородние линии более эффективными. Теперь удавалось осуществлять больше звонков одновременно, так как голоса превратились в поток единиц и нулей, который можно было протиснуть (с помощью кодирования и транспонирования) в телефонные кабели. Это было особенно актуально, учитывая ограничения, связанные с подводными телефонными кабелями: нельзя просто взять и проложить еще больше линий, если бы вдруг оказалось, что больше людей хотят позвонить из США во Францию. Голос – в абстрактном смысле – это своего рода информация, с точки зрения Белла. Поэтому бóльшая часть исследований, изучавших, что делает передачу понятной и как можно сжать больше передач, опиралась на науку об информации в сочетании с психоакустикой, то есть с изучением того, как мозг воспринимает звук во всех его аспектах. Иными словами, углубляющееся понимание того, как мы воспринимаем звук, сочеталось с поиском способов наиболее эффективно передавать информацию всех видов. Учитывался также и метавопрос: «А что вообще такое информация?»