Дэвид Бирн - Как работает музыка

Художник Александр Меламид высмеял убеждения о мистической и моральной силе искусства с помощью слайд-шоу из фотографий, на которых он держит репродукции известных шедевров таких художников, как Ван Гог и Сезанн, перед сельскими жителями в Таиланде. Не без иронии он рассказывал о своих надеждах, что знакомство с этими «духовными» произведениями возвысит «язычников» и что произведения искусства, возможно, даже обладают некоторыми целебными свойствами. Это было уморительно отчасти потому, что Меламид в течение всего показа сохранял невозмутимое выражение лица, но суть, так или иначе, была очевидна: вне контекста великие западные шедевры не обладают преображающим эффектом, которого от них принято ожидать там, откуда они родом.

Оперные залы, балет и крупные художественные музеи получают больше финансирования – причем не только от правительства, – чем популярное искусство, популярные музыкальные площадки. Это объясняется тем, что им на протяжении большей части XX века придавалась нравоучительная ценность, причем судили о них люди привилегированного класса.

Впрочем, в Америке эти процессы уже не так очевидны, так как бóльшая часть спонсорства и аудитории для этих институтов больше не поступает из среды «старых денег». Класс и богатство не всегда шли бок о бок, но теперь, возможно, они становятся синонимами. Быть членом клуба, который поддерживает «очаги культуры», – это способ для техасского нефтяника или торговца оружием выдавать себя за культурного человека. Этот образ настолько распространен, что уже превратился в клише. Джетт Ринк, персонаж Джеймса Дина в фильме «Гигант» (Giant), разбогател благодаря добыче нефти, после чего пытался прослыть в обществе человеком с изысканным вкусом. Во многих отношениях новые богачи подражают старым богачам и ценят то же самое. (Забавно, что технологические магнаты, разбогатевшие ботаны, не следуют этой схеме – они, кажется, не особо заинтересованы в присоединении к таким клубам.)

Финансирование хорошо зарекомендовавших себя общественных институтов, ответственных за «качественную» музыку, – это не только закрепление статуса, но и, как следствие, изоляция многих видов музыки или искусства и препятствование дилетантизму в целом. Хэзлитт писал, что термин «профессиональное искусство» содержит в себе противоречие… Искусство – удел гениев, а быть гением – не профессия» [102] Criticisms on Art, by William Hazlitt, Nabu Press, 2011, p. 110. . Это, по-видимому, означает, что никакая помощь или поддержка не могут принести много пользы – так зачем вообще финансировать искусство? Но я думаю, он, скорее, имеет в виду, что мы должны поддерживать гениев, а остальных – недаровитых и непрофессиональных – оставить на обочине. Марджори Гарбер в своей книге «Покровительствуя искусству» (Patronizing the Arts) опровергла эту идею, написав: «По такой логике финансирование [искусства] было в некотором смысле обречено на парадокс: подготовка, обучение и воспитание профессиональных художников могли применяться только к неправильным художникам, негениям» [103] Patronizing the Arts, by Marjorie Garber, Princeton University Press, 2008, p. 52. . Заколдованный круг: одобренное произведение, которое выставляется в различных учреждениях, должно быть по определению хорошим, потому что оно уже принято этими учреждениями. Порочный круг, но в этом, мне кажется, и заключается идея.

Помимо своей работы в качестве экономиста барон Кейнс был вовлечен в организацию под названием Совет содействия музыке и искусству – правительственное учреждение по финансированию искусства, позже оно превратилось в Совет по искусствам Великобритании. Совет был создан во время Второй мировой войны для сохранения британской культуры. Кейнс, однако, не любил массовую культуру, поэтому далеко не все вещи квалифицировались как достойные внимания этого учреждения. «Кейнс не был другом для бродячих менестрелей и любительских театров», – заметил как-то Кеннет Кларк, директор Лондонской национальной галереи, а позже ведущий популярного телесериала «Цивилизация». Давняя помощница Кейнса Мэри Глазго соглашалась: «Во главе угла были стандарты и сохранение серьезного профессионального уровня, а не сомнительные концерты в деревенских клубах» [104] Ibid., p. 54. .

Если мы примем точку зрения XIX века, согласно которой профессиональная классическая музыка идет всем нам на пользу, то из этого следует, что финансирование музыки является скорее мерой поддержки общественного здоровья, чем вкладом в индустрию развлечений. Финансирование «качественной» работы в таком случае становится неизбежным, потому что это на благо всем – даже если не все мы это увидим. Голоса посчитаны – любители проиграли с разгромным счетом. (Совет по искусству, однако, изменил свои правила после смерти Кейнса.) Между тем, казалось, не было никакой надежды научить людей развивать свой собственный талант – человек либо рождается с ним, либо нет. Хэзлитт, Кейнс и им подобные не отдают должное тем преимуществам, которыми могут обладать любительские музыкальные произведения. По их мнению, мы должны быть счастливыми потребителями, довольными тем, что просто стоим в стороне и восхищаемся славными усилиями назначенных свыше гениев. При этом нам не объясняется, как друзья Кейнса, такие как Вирджиния Вулф или его жена, балерина Лидия Лопокова, отточили собственные навыки.

Элитарность – не единственная причина, по которой «храмы качества» так щедро финансируются. Нельзя забывать о неоспоримой славе – увидеть свое имя в названии музея или симфонического зала. Дэвид Геффен начинал с роли продюсера популярных фолк-рок-коллективов, а теперь его именем называют художественные музеи (и благотворительные организации по борьбе со СПИДом). Я не критикую филантропию, просто отмечаю, что это делается явно не с целью создания процветающей сети фолк-рок-клубов по всей стране. Музеи и симфонические залы поощряют эту тенденцию, предлагая все больше и больше небольших мест, на которых можно высечь свое имя. Я видел имена благотворителей в коридорах, раздевалках и даже в вестибюле, у входа в туалет. Жаль беднягу, который с такой гордостью идет на это. Скоро на каждом стуле и дверной ручке будет написано чье-то имя.

Писатель Ален де Боттон задается вопросом, почему наши дома и офисы часто так нервируют:

Я повстречал множество людей из бизнеса недвижимости [застройщиков] и у всех спрашивал, почему они делали то, что делали… они говорили, чтобы заработать деньги. Тогда я спрашивал: «Разве вам не хочется заняться чем-нибудь другим? Строить здания получше?» Их идея сделать что-то хорошее для общества состояла в том, чтобы дать деньги опере [105] “Design for Living,” by Paul Goldberger, The New Yorker, April 4, 2011. .